Вирт - Джефф Нун

– Прочь с дороги! Полиция!

Примерно так.

Вы когда-нибудь видели копа, который пытается прорваться сквозь тусовку танцующих граждан-полулегалов? Я полагаю, что в этом смысле у Мердок были очень нехуевые проблемы. Так что отсоси, милая! Я оказался прямо напротив столов с едой, и Барни, шеф-повар, одарил меня сияющим взглядом.

– Тебе понравилась моя еда, Ежик?

Я сказал ему, что он – Король Пира, и что ангелы вкусили от его щедрот. Он указал нам на заднюю дверь.

– Вот выход, Ежик, – сказал он. – Приятного аппетита.

И мы загремели вниз по тяжелым ступенькам блестящей стальной лестницы – пожарному выходу в небеса. Мы с Битлом, снова вместе, как в добрые старые времена. Явственное ощущение полета... наверное, это сказывались остатки принятых Крыльев Грома. Потом мы оказались внизу, на глухой улочке, и побежали, как черти от ладана.

Наверное, у меня не особенно получается об этом рассказывать. Но я прошу, чтобы вы мне поверили. Вот он я – в окружении винных бутылок и манекенов, солонок и клюшек для гольфа, машинных двигателей и вывесок пабов. В этой комнате – тысяча разных вещей, и я был просто одной из них. Свет едва пробивался сквозь окна, забитые листовым железом, и я пытался выплеснуть все это на убитом, по-настоящему древнем текстовом процессоре, каких теперь просто не делают, и с трудом находил слова.

Иногда слова просто не получаются.

Иногда слова просто не получаются!

Поверьте мне хотя бы в этом. И доверяйте мне, если можете. Я стараюсь изо всех сил, чтобы рассказать вам правду. Просто бывает, что иногда мне становится слишком тяжело...

Вот так мы потеряли Дездемону.

Нет. Нет, пока еще – нет.

Самое странное, что касается нашего ночного бегства: Битла я чувствовал лучше, чем себя самого. Я не знал, где я. Но Битл был всегда, во все времена – очень четко и ясно. Я следил за его продвижением, словно через увеличительное стекло – наблюдал, как он несется, сломя голову, в темноте.

Я сам был только тенью Битла, приставшей к его пламени, когда мы с ним бежали по темной аллее, на задах ресторана «Сливи Тув». Что-то тяжеловесное и громоздкое колотилось у меня в кармане, но я тогда не обращал на это внимания. Я чувствовал, что какая-то непонятная, невразумительная толпа бежит следом со мной, но я не знал, кто они такие. Может быть, я все еще был на волне Крыльев Грома, но это тонкое щекотание в горле уже давно растворилось в кровяном потоке. Так на чем же я был?

На чем?

У меня было странное ощущение, словно ночь отдается мне, заполняя меня своими картинками.

Я улавливал отблески абсолютно всего.

Я был под Виртовым кайфом, и бежал сквозь темное пространство, и сзади неслась какая-то толпа – и никакого пера у меня во рту.

Оглушительно выли полицейские сирены, творя плохую музыку.

Сирены, свистки.

Вой генератора, качавшего энергию для набора дуговых ламп.

Свет теневых копов.

Топот ног по бетону. Настоящих человеческих ног.

Я не знал, где я.

Тяжело грохнулся о кирпичную стену, повернулся – и там была Мердок, и ее испещренное шрамами лицо уставилось на меня.

Танцоры, бывшие танцоры, запаниковали у меня за спиной в плотной тусовке, и разбежались кто куда. И я остался один, нос к носу со шрамами Мердок.

– Я все-таки тебя достала.

Голос у полицейской был глухим и тяжелым от долгого бега, и пистолет у нее в руке потрескивал светящейся жизнью, словно в обойме были живые пули.

Я, не раздумывая, запустил руку в карман, и мои пальцы сомкнулись на старом пистолете Мердок – том самом, который я украл у нее в нашем логове. Но я слабо разбирался в таких вещах, и когда Мердок приказала мне бросить его, я бросил. Пистолет с мертвым звуком упал на бетон, как будто я сам отрезал себя от освобождения, но пистолет Мердок был настоящий, всамаделишный, заряженный и готовый.

– Как это будет, малыш? – спросила она. – Грязно или чисто?

Пушка Мердок была единственной вещью в моей жизни, единственной вещью, ради которой вообще стоило жить. Так иногда происходит с орудиями смерти.

– Как это будет?

Пистолет Мердок был пульсирующей эрекцией, нацеленной мне прямо в сердце. Над крышами проступали первые проблески солнца, и темный туман формировался справа от полицейской. Другие копы занимали позицию. Я слышал крики и проклятия, когда людей забирали, или люди спасались бегством. Я чувствовал присутствие Битла, довольно близко от меня, но я не мог – по-любому – его разглядеть.

– Лучше кончить чисто, – сказала Мердок. Туман рядом с ней сгустился до дрожащей фигуры.

Я знал это лицо, эту фигуру.

Шака! Разорванный на части теневой коп. Его дымящееся тело – месиво испарений, его лицо – гримаса дыма. Он раскачивался внутри и снаружи бытия, и его новая воздушная коробка передач с усилием освещала его разломанное тело в реальном мире, так что оно могло теперь слизывать там информацию, питаясь чужими секретами. Они починили его, пусть и на скорую руку, но его лучи были по-прежнему сильными и горячими, и он выстреливал их в меня, то есть, не то чтобы прямо в меня, но в мою сторону, и я чувствовал, как они опаляют кирпичную кладку сбоку от моей головы.

– Он мой, Шака! – закричала Мердок.

Неужели такая моя судьба – стать призом в состязании двух стрелков, реального и его тени?!

Мердок приказала своему стволу сфокусироваться, и я услышал жужжание, когда он нашел меня, направив горячие пули мне прямо в сердце, в эту податливую мишень.

– Медленно повернись, – сказала Мердок. – Лицом к стене. И никаких сюрпризов. Я не люблю сюрпризы.

Разумеется.

И я повернулся, лицом к стене, и прямо в тот самый момент ощутил рядом присутствие Битла. Вот как это было. Я не видел его, но почувствовал!

Битл шагнул из теней, держа пистолет перед собой, словно какое-то подношение.

Мердок уже видела этот пистолет раньше, и теперь она вновь оказалась на мушке. Я бы даже сказал, что она не особенно хорошо просекала ситуацию. Равно как и Шака. За что, кстати, и поплатился: он снова стоял под ударом.

Мне сразу сделалось хорошо. В кои-то веки не ты стоишь под ударом.

Шака мерцал и светился вспышками, его простреленные банки данных боролись с его механизмами. Его коробку передач держал какой-то новый долбоеб-напарник, который, как очевидно, был совершенно далек от того, чтобы сохранять спокойствие; он дрожал, и воздушная коробка у него в руках дрожала тоже. Шаке приходилось страшно напрягаться, чтобы держать свои лучи на одной линии. Судя по выражению на его полуосвещенном лице, можно было с уверенностью предположить, что в данный конкретный момент ему было явно не до каких-то разборок.