Бражник - Цагар Враль

— А я думала, что он закомплексованный, — протянула Румани с видом врача, оспаривающего диагноз коллеги.

— Разницы, по сути, никакой, — примирительно согласился Ярослав.

А я стоял рядом и выслушивал все это. Я не мог посмотреть ей в глаза, а Ярослав просто вызывал у меня отвращение. Я чувствовал себя ребенком, над которым смеются родители.

— У тебя такое лицо, как будто ты на гвоздь присел, — сообщил он.

— И правда! — Румани рассмеялась.

Так я потерял своего последнего друга.

Я плохой человек

Быть плохим человеком — это каждый день делать выбор. Выбирать не из сложных путей и простых, нет, тут все гораздо сложнее. Мораль выходит за рамки усилий.

Однако, если ты станешь плохим, люди скажут, что ты выбрал легкий путь. Кому-то легче жить по принципу из детских книжек, в которых добро всегда побеждает зло. То есть, добро — оно действует, побеждает. А зло — оно просто есть и от него ничего не требуется. Значит, на стороне добра быть сложнее.

Для того, чтобы сделать что-то плохое, нужно переступить этот порог. А у кого этот порог напрочь отсутствует, тот книжек в детстве не читал. Или читал, но другие. А иначе быть не может.

Что за стремление мерить всех людей по какому-то универсальному лекалу! Есть определённо плохие условия и определённо хорошие, есть единая для всех мораль, единые возможности и желания, а все, что в это лекало не вписывается — ложь и отговорки плохих по сути людей.

По-настоящему плохих людей мало.

Я всегда считал себя плохим человеком. И я знаю, что многие со мной согласятся. Но иногда судьба прикладывает определенные усилия для того, чтобы разубедить нас.

Когда со мной соседствовали только алкоголики со стажем и начинающие наркоманы, а один из этажей в доме целиком принадлежал армянам, я чувствовал себя спокойно. То ли свободнее, чем сейчас, то ли просто на своем месте. Как бы в зоне комфорта.

Я жил в самом настоящем девятиэтажном притоне, в маленькой комнатке со своим туалетом и ванной, но без микроволновки. Зато с балконом.

В том доме всегда кто-то орал, у кого-то подтекала крыша, кого-то убивали. Постоянно, изо дня в день. К кому приезжала полиция, к кому — скорая. На лестничной площадке всегда курили, выясняли отношения или совокуплялись. На ступеньках кто-то спал. Где-то выламывали двери, плакали женщины, играли дети. А армяне жили по своим правилам и им на всех было наплевать.

К армянам под утро всегда приезжала девятка. Вставала как раз на то место около дома, куда вся девятиэтажка сваливала мусор.

Каждую неделю за мусором приезжал мусоровоз, хоть контейнера на том месте не стояло, просто народ избрал себе место для свалки. Она была неофициальной, но мусорщикам пришлось подстроиться под нравы жителей: если б они встали в позу и не забирали мусор, он бы просто оставался на месте. Множился и гнил. В средние века, вроде бы, именно так началась эпидемия чумы, а такого больше никто не хочет, поэтому мусор все-таки увозили.

До того места мусор доносили либо на своих двоих, либо скидывали прямо из окон — как кому удобно. Да, пакеты с мусором просто кидали из окон, и эти пакеты летели вниз со страшной скоростью. Иногда они лопались и содержимое рассыпалось по всей округе.

Но справедливости ради, для парковки то место подходило больше, чем для мусора — кореша армян это оценили и вони, очевидно, не боялись. И однажды, как этого и следовало ожидать, из окна на девятом этаже на их девятку все-таки упал пакет с мусором.

Занималось воскресное утро, только птички пели да солнышко вставало. Эту прекрасную картину вдруг омрачил громкий ПЛЮХ: полный пакет упал на лобовое стекло машины. А мусор в нем лежал какой-то нехороший, и из пакета тек сок. Наверно, поэтому люди и решили не тащить этот злосчастный пакет через весь подъезд, а выбросить через окно, чтобы не портить никому жизнь. Как трогательно. А еще там лежало что-то тяжелое, и именно оно устремилось вниз, таща за собой весь остальной пакет. Стало своего рода пробивным снарядом для лобового стекла той девятки.

Пакет врезался в машину так, как деталь лего входит в паз — вписался идеально, и с него в салон потек вонючий сок. Смесь гноя протухшего мяса, чего-то молочного, чая, стекшего из использованных пакетиков, тухлых яиц — в общем, все, что обычно бывает в мусорных пакетах, смешалось и выдало этот коктейль. Ядреная смесь капала прямо в салон, на край переднего сидения. Миллиметр в сторону — и капало бы на поддон, как будто б вмешалось божье провидение. Но на деле божье провидение не вмешалось, и эта адская смесь пропитывала тканевую обивку кресла, заполняя весь салон тошнотворным запахом. Окна в машине были закрыты, запах герметично законсервировался, потому что дыру пакет закупорил, словно пробка — ударил точно и быстро, вошел в стекло вплотную и без зазоров.

Когда хозяева машины увидели ту пробоину, они очень сильно расстроились.

А потом они открыли дверь.

Надо сказать, что пришли они не сразу после столкновения. Пару часов машина грелась под солнцем, и пакет успел отдать ее салону всего себя.

Хоть все произошло без свидетелей, информация о том, чей мешок, всплыла мгновенно; а там уж понеслось. Но хозяева машины плохо ориентировались в той части дома, что располагалась выше пятого этажа, который как раз и принадлежал армянам. Номеров на наших квартирах, разумеется, не водилось, потому что в притонах никто обычно не хочет, чтобы его квартиру быстро нашли. В моей двери не было и глазка.

Я бы и не узнал эту историю, если б не жил на девятом этаже. На том же, с которого улетел тот злополучный мешок, и с той же стороны. Мешок скинул мой сосед, буквально следующая после моей дверь. Конечно, наши окна были рядом и оба на высоте, ошибиться легко.

Одним словом, я стал тем человеком, кому выламывали дверь.

Я жил в той девятиэтажке, когда учился на первом курсе. Даже не закрывал квартиру на замок, когда уходил на учебу, и не задумывался об этом. Никогда не закрывал, на самом деле, даже если спал внутри.

Когда мне ломали дверь, она тоже была не заперта.

Теперь я всегда запираю дверь. Запирал и у Лаврентия, и у Ярослава, хотя районы и у одного, и у другого, что называется, «хорошие». Благополучные. К ним точно никто не будет ломиться. Но