Дон Кавелли и мертвый кардинал - Дэвид Конти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гости медленно направились к двери, на которую указала пожилая хозяйка. Кавелли постучал. Никакого ответа. Он постучал вновь, на этот раз громче, и хоть он и не был в этом до конца уверен, но, кажется, из-за двери тихонько ответили: «Avanti».[69] Кавелли осторожно нажал на дверную ручку, и они вошли в комнату, такую же темную, как и коридор, только еще более заваленную книгами.
Вольта — худой мужчина лет шестидесяти с огромным носом — сидел за большим обеденным столом, на котором тоже громоздилось несколько книжных башен. Свободным оставался лишь крошечный кусочек на конце стола. При виде Пии мужчина вскочил, как будто его ужалили.
— Что?!! Я думал, ты придешь один, Кавелли! — Он уставился на девушку так, словно она была зачумленной. — Мы так не договаривались!
Кавелли оставалось только проклинать свою неосторожность, он же прекрасно знал, какой параноик этот Вольта. Ему, конечно, следовало предупредить его о Пие или, еще лучше, вообще не брать ее с собой, но теперь уже слишком поздно.
— Примите глубочайшие извинения, синьор Вольта, за мою ошибку. Позвольте представить: это синьора Пия Рэндалл, племянница кардинала Фонтана. Вы наверняка слышали о его трагической смерти.
Хозяин издал какой-то сдавленный звук, который мог означать все что угодно, и продолжил сверлить девушку взглядом. Затем он снова повернулся к Кавелли.
— Мне не нравится, когда здесь появляются какие-то незнакомые люди, черт возьми, вы должны были это знать, Кавелли. Слишком много людей, которые…
— Синьор Вольта, могу вас заверить, что нас вам нечего опасаться, мы…
Вольта снова взглянул на Пию.
— Вы верите в Бога?
— О да!
Кавелли удивился тому, как спокойно она солгала.
— Какой ваш любимый отрывок из Библии? — глядя на нее в упор, спросил Вольта.
Ну, вот и все, конец разговору, решил про себя Кавелли, но девушка ответила почти без промедления:
— Путь праведника труден, ибо препятствуют ему себялюбивые и тираны из злых людей. Блажен тот пастырь, кто во имя милосердия и доброты ведет слабых за собой сквозь долину тьмы, ибо именно он и есть тот самый, кто воистину печется о ближних своих. И совершу над ними великое мщение и свое наказание яростное — над всеми теми, кто замыслил отравить братьев моих. И узнаешь ты, что имя мое Господь, когда совершу над ними мое мщение.
Вольта несколько раз неуверенно моргнул.
— Что же касается нынешнего папы, — Пия повысила голос, — то я придерживаюсь тех же взглядов, что и вы: он не является законным наместником Господа на земле.
Кавелли подумал, что его спутница хорошо освоила проверенное временем искусство амфиболии, то есть умения лгать, не говоря при этом неправды. Пожалуй, так же хорошо, как некоторые из самых искусных иезуитов, которых он знал.
Вольта опустился на стул, его лицо обиженно скривилось.
— Этот… — видимо, он подыскивал выражение, которое смогло бы выразить его застарелые обиды. — Этот… Одна еретическая реформа за другой. Снова и снова! И для чего? Чтобы сорвать аплодисменты от прогрессивистов, большинство из которых даже не являются католиками. Какое им дело до того, чем занимается католическая церковь? Пусть продолжают в том же духе, тогда скоро у Святого Престола останется полномочий не больше, чем у простого священника где-нибудь в провинции. Неужели вы этого не понимаете? Взгляните, что осталось от монархии во всем мире: богатые дурни, которые никому не нравятся и которых никто больше не воспринимает всерьез. За одним исключением: королева Англии. И почему? Потому что в течение десятилетий она ни на миллиметр не отступила от традиции. Вот почему ее так почитают. Но все эти умники, они этого не понимают, они всегда думают только о настоящем и никогда — о будущем, эти…
Лицо Вольты покраснело от возбуждения. В изнеможении он откинулся на спинку стула и уставился на стол перед собой. Из угла комнаты послышался какой-то храп. Кавелли повернул голову в ту сторону, откуда доносился звук, и обнаружил на сером одеяле старого сенбернара, перебиравшего лапами во сне. Вольта снова выпрямился.
— Итак, Кавелли, что именно вы от меня хотите?
В ответ на этот вопрос Кавелли рассказал хозяину о том, что их тревожат таинственные обстоятельства, приведшие к смерти кардинала Фонтана. По долгу родства и дружбы они намерены в этом разобраться, и по их мнению, глава вашингтонских Рыцарей Колумба может обладать важными сведениями, которые помогут в расследовании.
Вольта слушал, не меняя выражения лица. Потом он медленно поднялся.
— Подождите здесь. Я сделаю несколько телефонных звонков и попытаюсь договориться насчет вас. Но я ничего не обещаю! Не вздумайте никому рассказывать, зачем вы приходили. Я не хочу иметь с этим ничего общего, поняли?
Кавелли и Пия согласно закивали. Вольта подошел к двери, открыл ее, а потом снова обернулся:
— В кофейнике есть кофе, и там где-то есть чашки.
Он указал на старомодный сервант, тоже заваленный стопками книг, и вышел из комнаты, оставив гостей одних.
Ни один из них не испытывал желания присесть. В любом случае это было бы затруднительно, так как все стулья, кроме того, на котором сидел Вольта, были заняты книгами и папками с документами. Только сонное сопение сенбернара прерывало тишину.
Наконец, Пия нарушила молчание.
— Пожалуй, кофе мне и вправду не помешает. Вы будете? — Девушка направилась к серванту.
— Я воздержусь.
Она обнаружила кофейник на серебряном подносе. Это был не термос, а обычный стеклянный кофейник из кофемашины, и напиток в нем давно остыл. Пия разочарованно поставила кофейник на место и вдруг неожиданно заметила рядом с подносом что-то похожее на почтовые марки: много маленьких, перфорированных по краям картинок, на которых повсюду была изображена Дева Мария.
— На них не указана цена, — удивилась девушка.
— Что, простите?
— На этих марках вообще не указана цена, — она взяла одну из них.
Кавелли бросил тревожный взгляд в сторону двери.
— Пия, нам лучше здесь ничего не трогать. Вы же видели, как Вольта относится к незнакомцам.
Она отложила картинку и отступила на шаг от серванта.
— Пожалуй, но все же странные марки.
Он снова посмотрел на дверь, чтобы убедиться, что хозяин пока что не собирается возвращаться.
— Идите сюда, — он поманил Пию к себе.
— Зачем?
— Потому что я не хочу говорить громко.
Она подошла к нему почти вплотную, и он для верности наклонился к самому ее уху.
— Эти священные изображения
