Увидимся во вторник - Уитни Джи

Она вздохнула.

– Это я ему сказала, что ты там будешь.

– Что?

– Ты слышала.

– Надира, ты хоть знаешь, что ты наделала? – Я чувствовала, что закипаю. – Как ты могла так поступить со мной?

Она не ответила.

– Ты хоть знаешь, сколько боли он мне причинил? Он же буквально выбросил меня, как использованную игрушку, под конец наших отношений. И после этого ты ему говоришь, что я приеду туда? Не могу поверить, что моя так называемая лучшая подруга…

– Заткнись, Шарлотта, – оборвала она меня таким тоном, будто уже давным-давно хотела это сказать. – Просто заткнись.

Повисла тишина.

– Я сказала ему, что ты поедешь, потому что думала, что вам двоим нужно поговорить, – наконец проговорила она. – Потому что уже семь лет прошло, а ты все продолжаешь жить в тени отношений, которые, возможно, были лучшим, что случалось с тобой в жизни.

– Да, то, что он себя вел как последний кусок дерьма, точно было лучшим в моей жизни.

– А ты знала, что с момента вашего разрыва он по шесть раз в год звонил мне только для того, чтобы узнать, слышала ли я что-нибудь о тебе? – спросила она. – Что он умолял меня снова и снова сказать твой выдуманный адрес за рубежом, потому что хотел найти тебя?

Я хранила молчание. За годы, прошедшие с окончания колледжа, Надира ни разу не упомянула Грейсона ни в одной нашей переписке.

– Так что да, – продолжила она. – Да, я сказала ему, что ты там будешь. Я сделала это в надежде, что ты наконец перестанешь мнить из себя бог знает что и уже положишь конец этим страданиям. Обманывай себя сколько влезет, но ты его не разлюбила. По мне, так и никогда не разлюбишь.

– Я тебя не просила. – Слезы потекли по моим щекам. – Я тебя никогда ни о чем не просила, потому что ты во всем ошибаешься.

– Да? – презрительно усмехнулась она. – Почему, думаешь, все твои отношения развалились, не успев начаться?

– Потому что мне попадаются одни подонки.

– Или ты просто не можешь не сравнивать их с тем мужчиной, которого все еще любишь, – сказала она. – Почему, думаешь, твоя новая коллекция расходится лучше, чем все те, что были до этого?

– Потому что эта моя лучшая работа.

– Ты не думаешь, что это из-за того, что она навеяна твоими студенческими годами?

– Ни капли. – Я сжала зубы. Я не собиралась позволять ей менять тему. – Надира, не могу поверить…

– Особенно та картина, где парочка целуется посередине футбольного поля, – не останавливалась она. – Она мне по-настоящему понравилась.

– Это ничего не значит.

– Это, может, и не значит, но вот «Рос-гейн кафез энд гэллериз» точно значит.

– Извини?

– Кого ты пытаешься одурачить, Шарлотта? – рассердилась она. – Ты даже не решилась назвать свой бизнес своим же именем, потому что ты знала, что тогда Грейсон найдет тебя.

– Это неправда.

Это было более чем правдой.

– И если ты хоть на секунду могла подумать, что я никогда не разгадаю, что название «Рос-гейн» – это долбаная анаграмма к Грейсону, то ты еще более слепая, чем я думала.

Я ткнула «отбой» и швырнула телефон через всю комнату.

Наши дни

Нью-Йорк

– Иду, иду!

Следующим утром я сбегала по лестнице, благодаря Всевышнего, что еженедельная доставка вина была сегодня пораньше. Я покрепче завязала пояс на халате и открыла дверь, ожидая увидеть разносчика, но там оказался Грейсон. Распрекрасный «Я выгляжу идеально даже в спортивных штанах и белой футболке» Грейсон.

Я попыталась захлопнуть дверь прямо у него перед носом, но он просунул ногу между полотном и дверной рамой.

– Ты не пришла на нашу встречу во вторник, – сообщил он.

– Я в курсе.

– Ты что, забыла? – прищурившись, спросил он.

– Не-а, – пожала я плечами. – Я решила, что не стоит тратить на тебя свое время.

Грейсон молча уставился на меня. Он убрал ногу из прохода, но вместо того, чтобы уйти, раскрыл дверь и вошел, оттеснив меня в зал.

– Я прождал шесть часов, – произнес он резко. – Шесть. Часов.

– Кофе успел попить?

– Завязывай стебаться, Шарлотта. – Он прижал меня к стене. – Мы же договорились.

– Мы еще когда-то договорились, что не причиним друг другу боль, и ты запросто так нарушил обещание, так что, думаю, мы квиты.

– Шесть часов.

– Извиняться не буду, – проговорила я, игнорирую бешеный стук сердца в груди. – Но если дашь мне еще полгода, я, может, передумаю и встречусь с тобой – посидеть, повспоминать. Правда, тебе придется многое мне напомнить.

– А ты не помнишь? – Его губы легонько коснулись моих, и каждый нерв в моем теле загорелся огнем.

– Я помню только концовку.

– А то, что было у нас до этого? – прошептал он.

– Нет. Ничего незабываемого у нас не было. Мы были молоды.

Мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Вдруг его губы оказались возле моих, а мои руки – вокруг его шеи.

Он распахнул мой халат, обнажая мое тело, и поднял меня за бедра, вынуждая обвить его талию ногами. Я набросилась на него с поцелуями, а он яростно отвечал мне. Его набухший член уперся в меня, и я, протянув руку, освободила его от штанов. Пока я массировала его рукой, Грейсон оторвался от моих губ и принялся целовать меня в шею, прикусывая кожу.

Осыпая меня поцелуями, он положил меня на пол и, разорвав упаковку, надел презерватив. Он выглядел одновременно обиженным и злым.

– Обними меня ногами за талию, – скомандовал он, снова поднимая меня. Я подчинилась, и он одним резким движением глубоко вонзил свой член, заполнив меня всю.

Со стоном я закрыла глаза и попыталась приспособиться к его длине, но Грейсон не дал мне такой возможности. Он выходил из меня и вновь ударял, еще и еще.

– Помнишь это? – рычал он, все жестче и жестче трахая меня.

Не отводя взгляда, он смотрел в мои глаза, а я – в его.

Он делал со мной то, что не мог сделать ни один другой мужчина, раз за разом доводя меня до оргазма – и заставляя признать, что лучше секса, чем с ним, у меня никогда не было.

Он схватил меня за бедра, его член запульсировал во мне. Он крепко сжал меня, и мы одновременно кончили. Не сводя с меня глаз, он аккуратно поставил меня на пол.

Не говоря ни слова, Грейсон завязал пояс на моем халате и пригладил волосы.

Я смотрела, как он выбрасывает презерватив в корзину для мусора и поправляет свои штаны. Я попыталась что-нибудь сказать, но из моего рта не вырвалось ни звука.