Адмирал Колчак. Протоколы допроса - Николай Стариков

В первые же дни мне было совершенно ясно, что Семенов действует, не считаясь ни с Хорватом, ни с его распоряжениями, широко применяя в полосе отчуждения железной дороги реквизиционную систему, т.-е. просто забирая все, что можно. Семенов реквизировал все железно-дорожное имущество, — приставлял револьвер ко лбу, и все выносилось. Хорват противился этому, но он не слушался. К тому времени у Семенова явилась идея милитаризации железной дороги с тем, чтобы на ней было военное управление. Я говорил об этом с Хорватом и Уструговым и сказал, что я не верю в возможность милитаризации дороги, потому что здесь нет даже достаточно людей для того, чтобы взять дорогу в военные руки, а отряд Семенова не содержит в себе тех элементов, которые бы взяли это дело. Я говорил, что милитаризация в моих глазах будет то же самое, что и социализация, т. е. эта дорога перестанет работать, и что нужно держать тех техников и служащих, которые работали на этой дороге раньше, и базироваться на существующем техническом персонале, но не допускать возможность военного управления дорогой. Таково же было мнение Устругова и Хорвата, и проект не получил осуществления, по крайней мере в полосе отчуждения.

Затем на другом конце железной дороги, около ст. Пограничная, находился другой маленький отряд, не более 70–80 человек, есаула Калмыкова. Этот отряд образовался самостоятельным путем, независимо ни от кого, — собралась группа офицеров, и к ней примкнули уссурийские казаки. Этот маленький отряд находился около ст. Пограничной, и как я вскоре убедился, он пользуется поддержкой в смысле оружия со стороны Японии. Кроме того, Семенова поддерживали усиленно французы, и представители военной французской миссии перевели ему известные средства. Англичане держались несколько другого положения. Кроме этих двух конечных отрядов по концам дороги, — Калмыков пока еще ничего не делал, — в самой полосе отчуждения, в Харбине главным образом, находились следующие воинские части: отряд полковника Орлова, численностью примерно в 1000 чел., затем отряд полковника Маковкина, состоящий из китайских добровольцев — это была небольшая часть, в которой было человек 400. Затем было несколько независимых от Орлова и Маковкина формирований. На ст. «Эхо» — 200–300 вер. от Харбина — был артиллерийский отряд с несколькими орудиями. Кроме того, в полосе отчуждения формировался отряд охранной стражи Китайской железной дороги, куда принимались добровольцы; в нем было человек 600–700 стражи или даже меньше. Чисто железно-дорожными силами командовал ген. Самойлов. Плешков занимал в это время положение как бы командующего войсками с большим штабом. Он начал с формирования большого штаба, не имея никакой вооруженной силы. Все отдельные отряды никому и ничему не подчинялись, и правление Плешкова было чисто номинальное. Они сносились с штабами по своим нуждам с требованием денег, снабжения и вооружения, но когда дело доходило до каких-нибудь распоряжений, выходящих из штаба, они не желали их выполнять.

Нужно сказать, что все эти отряды образовались как-то стихийно, самостоятельно. Никто определенными планами не задавался, и поэтому лица, которые стояли во главе таких отрядов, были совершенно независимы и самостоятельны, тем более, что иностранцы поддерживали Семенова и Калмыкова. Англичане поддерживали немного Орлова, — это единственное, что англичане делали, и поддерживали главным образом только материально, потому что оружия у них не было. Французы присылали немного оружия Семенову, но мало. Американцы никакого участия ни в чем не принимали.

Алексеевский. Отряд Маковкина, состоящий из китайцев, тоже предназначался для борьбы с большевиками, а не дли охраны железной дороги?

Колчак. Нет, считалось, что китайцы вообще не будут участвовать. Этот отряд предполагали для охраны дороги, потому что на китайцев смотрели так, что они вообще драться не будут, и на них надеяться нельзя. На них смотрели, как на средство изъятия русских от охраны железной дороги, и считали, что они дальше этой дороги не пойдут.

Вое отдельные отряды возникли, повторяю, совершенно самостоятельно, поэтому они действовали почти независимо от кого бы то ни было, подчинялись только своим начальникам, а к штабу предъявляли одни только требования в смысле материального снабжения, деньгами и т. д. Что меня очень опечалило с самого начала, это — глубокая рознь между орловским отрядом и семеновским. Они участвовали еще до меня в совместных действиях, но эти совместные действия привели к разрыву и осложнениям между Семеновым и Орловым, и дело дошло до того, что орловцев невозможно было двинуть на фронт вмести с семеновцами. Такие же отношения была между отрядами Калмыкова и Врангеля. Часть орловского отряда была в это время на семеновском фронте, но готовилась отойти оттуда, потому что она свою задачу считала законченной. Эта часть была размером в эскадрон, с двумя орудиями и пулеметами. Там, на семеновском фронте, все время шли трения, и было желание у отдельных отрядов выйти из подчинения Семенову.

Алексеевский. Каковы были причины этих трений?

Колчак. Я думаю, что они лежали в характере русских людей, совершенно утративших в это время всякое понятие о дисциплине. «Никому не желаю подчиняться, кроме самого себя», — поэтому каждое распоряжение, которое давал какой-нибудь начальник, всегда резко критиковалось, считалось, что оно бессмысленно, и возбуждались бессмысленные жалобы на то, что нас, мол, заставляют драться, а своих берегут, и т. д. Вот это все привести в порядок и заставить их объединиться была моя задача, чтобы подчинить их одной власти.

Алексеевский. Вы лично в Харбине встретились и с Орловым?

Колчак. Да.

Алексеевский. А раньше вы этих военных людей знали?

Колчак. Нет, я в первый раз их видел и узнал, что Орлов был в армия все время, что касается Семенова и Калмыкова, то я их нигде никогда не видел.

Политическое положение определялось следующим образом: политическую организацию в Харбине составлял Дальневосточный комитет. В нем было управление, Восточно-Китайской жел. дороги и находилось то, что называло себя правительством и жило в вагоне, это — так называемое правительство Дербера, в которое входил и Устругов. Оно состояло преимущественно из представителей торгово-промышленного класса на Востоке.

Алексеевский. Но вы, по-видимому, группу Дербера не совсем точно называете правительством. Правительством оно назвало себя позднее, а до этого временя оно называло себя восточным комиссариатом.

Колчак. Они называли себя правительством Дербера. Вскоре после этого оттуда вышел Устругов, все посты у них были распределены, Краковецвий был военным министром. Жили они в вагонах, предоставленных им Хорватом. Их деятельность ни в чем не сказывалась, я ни разу не сталкивался с ними ни в какой области, хотя мы жили рядом и стояли на смежных ветках. Министерские посты были у них все распределены, но они не делали никаких выступлений, а жили как частные лица и, по-видимому, ни во что не вмешивались и никаких претензий ни на что не заявляла.

Алексеевский. А Дальневосточный комитет обнаруживал известную деятельность?

Колчак. Очень слабую, — она клонилась к известной поддержке этих отрядов; кое-какие средства он давал. Дальневосточный комитет проявлял чрезвычайно малую и слабую политическую деятельность. Они у меня бывали. Но это были только разговоры, а дела они никакого не делали. Что же касается гражданской власти, то на полосе отчуждения была восстановлена та власть, которая раньше там существовала. Там была администрация в руках гражданского управления при правлении дороги и целая система администрации в полосе отчуждения железной дороги.