Дядюшкин сон - Федор Достоевский

– А! теперь я вижу ясно, кто тут нагадил! – закричала МарьяАлександровна вне себя от бешенства, обращаясь к Мозглякову. – Это вы, сударь,вы, бесчестный человек, вы все это наделали! вы взбаламутили этого несчастногоидиота за то, что вам самим отказали! Но ты заплатишь мне, мерзкий человек, заэту обиду! Заплатишь, заплатишь, заплатишь!

– Марья Александровна, – кричал Мозгляков в свою очередь,покраснев как рак, – ваши слова до такой степени… Я уж и не знаю, до какойстепени ваши слова… Ни одна светская дама не позволит себе… я, по крайней мере,защищаю моего родственника. Согласитесь сами, так завлекать…

– Ну да, так завлекать… – поддакивал князь, стараясьспрятаться за Мозглякова.

– Афанасий Матвеич! – взвизгнула Марья Александровнакаким-то неестественным голосом. – Неужели вы не слышите, как нас срамят ибесчестят? Или вы уже совершенно избавили себя от всяких обязанностей? Или вы ив самом деле не отец семейства, а отвратительный деревянный столб? Что выглазами-то хлопаете? Другой муж давно бы уже кровью смыл обиду своегосемейства!

– Жена! – с важностью начал Афанасий Матвеич, гордясь тем,что и в нем настала нужда, – жена! Да уж не видала ль ты и в самом деле все этово сне, а потом, как проспалась, так и перепутала все, по-свойски…

Но Афанасию Матвеичу не суждено было докончить своюостроумную догадку. До сих пор еще гостьи удерживались и коварно принимали насебя вид какой-то чинной солидности. Но тут громкий залп самого неудержимогосмеха огласил всю комнату. Марья Александровна, забыв все приличия, бросиласьбыло на своего супруга, вероятно затем, чтоб немедленно выцарапать ему глаза.Но ее удержали силою. Наталья Дмитриевна воспользовалась обстоятельствами ихоть капельку, да подлила еще яду.

– Ах, Марья Александровна, может быть, оно и в самом делетак было-с, а вы убиваетесь, – проговорила она самым медоточивым голосом.

– Как было? что такое было? – кричала Марья Александровна,не понимая еще хорошенько.

– Ах, Марья Александровна, ведь это иногда и бывает-с…

– Да что такое бывает? Жилы вы из меня, что ли, тянутьхотите?

– Может быть, вы и в самом деле видели это во сне-с.

– Во сне? я? во сне? И вы смеете мне это говорить прямо вглаза?

– Что ж, может быть, и в самом деле так было, – отозваласьФелисата Михайловна.

– Ну да, может быть, и в самом деле так было, – пробормоталтоже князь.

– И он, и он туда же! Господи боже мой! – вскричала МарьяАлександровна, всплеснув руками.

– Как вы убиваетесь, Марья Александровна! Вспомните-с, чтосны ниспосылаются богом-с. Уж коли бог захочет-с, так уж никто как бог-с, и навсем его святая воля-с лежит-с. Сердиться тут уж нечего-с.

– Ну да, сердиться нечего, – поддакивал князь.

– Да вы меня за сумасшедшую принимаете, что ли? – едвапроговорила Марья Александровна, задыхаясь от злости. Это уже было свыше силчеловеческих. Она поспешила отыскать стул и упала в обморок. Подняласьсуматоха.

– Это они из приличия-с в обморок упали-с, – шепнула НатальяДмитриевна Анне Николаевне.

Но в эту минуту, в минуту высочайшего недоумения публики инапряжения всей этой сцены, вдруг выступило одно, безмолвное доселе, лицо – ився сцена немедленно изменилась в своем характере…

Зинаида Афанасьевна, вообще говоря, была чрезвычайнороманического характера. Не знаем, оттого ли, как уверяла сама МарьяАлександровна, что слишком начиталась «этого дурака» Шекспира с «своимучителишкой», но никогда, во всю мордасовскую жизнь свою, Зина еще не позволяласебе такой необыкновенно романической или, лучше сказать, героической выходки,как та, которую мы сейчас будем описывать.

Бледная, с решимостью во взгляде, но почти дрожащая отволнения, чудно-прекрасная в своем негодовании, она выступила вперед. Обводявсех долгим вызывающим взглядом, она посреди наставшего вдруг безмолвияобратилась к матери, которая при первом ее движении тотчас же очнулась отобморока и открыла глаза.

– Маменька! – сказала Зина. – К чему обманывать? К чему ещеложью пятнать себя? Все уже до того загрязнено теперь, что, право, не стоитунизительного труда прикрывать эту грязь!

– Зина! Зина! что с тобою? опомнись – вскричала испуганнаяМарья Александровна, вскочив со своих кресел…

– Я вам сказала, я вам сказала заранее, маменька, что я невынесу всего этого позора, – продолжала Зина. – Неужели же непременно надо ещеболее унижаться, еще более грязнить себя? Но знайте, маменька, что я все возьмуна себя, потому что я виновнее всех. Я, я своим согласием дала ход этой гадкой…интриге! Вы – мать; вы меня любите; вы думали по-своему, по своим понятиям,устроить мне счастье. Вас еще можно простить; но меня, меня – никогда!

– Зина, неужели ты хочешь рассказывать?.. О боже! япредчувствовала, что этот кинжал не минует моего сердца!

– Да, маменька, все расскажу! Я опозорена, вы… мы всеопозорены!..

– Ты преувеличиваешь, Зина! ты вне себя и не помнишь, чтоговоришь! и к чему же рассказывать? Тут смысла нет… Стыд не на нас… Я докажусейчас, что стыд не на нас…

– Нет, маменька, – вскричала Зина с злобным дрожанием вголосе, – я не хочу более молчать перед этими людьми, мнением которых презираюи которые приехали смеяться над нами! Я не хочу сносить от них обид; ни одна изних не имеет права бросить в меня грязью. Все они готовы сейчас же сделать втридцать раз хуже, чем я или вы! Смеют ли, могут ли они быть нашими судьями?

– Вот прекрасно! Вот как заговорила! Это что же! Это насобижают! – послышалось со всех сторон.

– Да они и впрямь сами не понимают, что говорят-с, –проговорила Наталья Дмитриевна.

Заметим в скобках, что Наталья Дмитриевна сказаласправедливо. Если Зина не считала этих дам достойными судить себя, зачем жебыло и выходить к ним с такою огласкою, с такими признаниями? Вообще ЗинаидаАфанасьевна чрезвычайно поторопились. Таково было впоследствии мнение самыхлучших голов в Мордасове. Все бы могло быть исправлено! Все бы могло бытьулажено! Правда, и Марья Александровна сама себе подгадила в этот вечер своеюпоспешностию и заносчивостью. Стоило только насмеяться над идиотом-старикашкой,да и выгнать его вон! Но Зина, как нарочно, вопреки здравому смыслу имордасовской мудрости, обратилась к князю.

– Князь, – сказала она старику, который даже привстал изпочтения со стула, – так поразила она его в эту минуту. – Князь! простите меня,простите нас! мы обманули, мы завлекли вас…

– Да замолчишь ли ты, несчастная! – в исступлении вскричалаМарья Александровна.