Автохтоны - Мария Галина

Они тебе говорят – усни…

Монорим, надо же. Нина Корш, судя по всему, была так себе поэт, неплохой версификатор и склонна к мистике.

Он поднял голову. К нему плыл сэндвич, и притом преогромный.

– Спасибо. Скажите, а давно вы здесь работаете?

Пухленькая, бело-розовая, с трогательной, детской округлостью щек и носиком-уточкой. Не красавица, нет, но словно бы ее специально вырастили в пробирке для такого вот заведения.

– С самого открытия.

Зубки у нее были мелкие и ровные, как зернышки.

– А давно она открылась?

– В семнадцатом веке. Сразу после турецкой осады. Турки стояли под самыми стенами, и вот тогда один храбрый, но бедный шляхтич…

– Спасибо, – сказал он, – эту историю я уже знаю.

Сэндвич был вкусный.

Он аккуратно вытер каждый палец о салфетку и вновь вернулся к альманаху. Все они были здесь. Баволь-то еще и писатель, оказывается. Рассказ «В скорбном доме». Отец арестован за долги и сошел с ума. Мать скончалась от огорчения, как они легко умирали, расстроился и ба-бах – умер! Дочь… ага, дочь влюбилась в мерзавца, отдалась ему, а он, мерзавец, продал ее в публичный дом. Хорошая основа для мыльной оперы, но, пожалуй, не хватает брата-мстителя… Нет-нет, вот и брат-мститель. Ай да Баволь! А вот… ну да.

«Прощай, мой нежный! Все, что я делал, это для тебя одного. Разве кто-то еще может с тобой сравниться? Глупцы, они называют тебя тираном, что с них взять, не знавших этого счастья тело твое золотое ласкать, лелеять, вместе с тобой парить на высотах, им недоступных, так прими же смерть мою, негодную эту жертву, золотой мой мальчик, недосягаемый, бессердечный».

Конечно же Уильям. Как иначе. У. Шейкспеаре. А жаль, что не Устин все-таки. У Юстиниановой чумы был воистину императорский размах.

Обреченные цивилизации примеривают разные лики смерти. Безумных диктаторов. Варваров. Эпидемии. Вот эта будет к лицу. И эта тоже. А если приложить одну к другой? О, вот это пойдет.

– Не понравился сэндвич?

– Нет, что вы, – сказал он, – очень вкусно. Скажите Вейнбауму, я подойду. И да, еще кофе, пожалуйста. И посчитайте сразу. И, кстати, где тут можно сделать поблизости ксерокопию?

* * *

– А где пойдет материал?

Витольд был в том же замшевом пиджаке. Что-то вроде униформы, но для художника-нонконформиста.

– В журнале «Театр».

– А можно ваше удостоверение посмотреть?

– Я фрилансер. Готовлю обзор лучших провинциальных постановок.

Он нарочно сказал «провинциальных», чтобы уязвить Витольда. Витольд ожидаемо уязвился.

– Что значит провинциальная? В каком смысле провинциальная? Вот не надо этого имперского снобизма. Искусство маргинально по определению. А когда? Когда выйдет?

– К лету, я полагаю.

– К тому времени я уже сдохну.

А ведь Витольд старше, чем кажется. Витольд выглядел как человек, который устал ждать славы, любви и денег. Сначала думаешь, что вот-вот, еще одно усилие, и все само собой свалится в руки, и каждый раз заветная цель оказывается чуть ближе, ну еще разок, еще усилие, а потом ты раз, и старый, но стараешься выглядеть молодым, потому что медиабизнес не любит старых, а если и терпит, то только патриархов, уже успешных, уже состоявшихся, вещающих, и ты не женщина, которая может подтяжки, и гиалуронку, и пилинг, и лифтинг, ты мужик, ну или хочешь казаться мужиком, и тогда ты качаешь пресс, и делаешь массаж лица по утрам, и даже, возможно, сам себе красишь волосы и бросаешь курить, а потом опять начинаешь, потому что а, гори оно все огнем.

– Скажите, – Витольд с силой потер лицо ладонями, отчего кожа на щеках резко поехала вверх, потом вниз, – а вот эта… ваша идея про Иоланту и монстров? Финал этот… с надеванием чудовищных масок. Вы его еще кому-то предлагали? Говорили кому-то?

Из зала донеслось приглушенное – я не буду это петь! Так петь не буду, нет! Пускай Витольд подойдет! Что я ему, как мальчик!

– Нет, что вы.

– Я бы хотел… попробовать. Сделать как бы два финала. Один как бы эхо второго. Можно пустить как бы проекцией. Или чередовать. Сегодня – так, на следующем прогоне – так. Мне кажется, это было бы интересно. И новаторски. Два варианта. Как вы полагаете? Если вы, конечно…

Витольду было неловко, и Витольд говорил «как бы» чаще, чем следовало.

– Дарю, – сказал он, – нет, правда. Душевно буду рад, если мой скромный совет… Короче, на здоровье. У меня, кстати, появилась одна идея, знаете ли, некая такая задумка…

Витольд заглянул ему в глаза. Чем-то Витольд напоминал собаку, когда-то молодую, любопытную, а сейчас брыластую, с отвисшими нижними веками, растерянную непонятностью окружающего мира.

– Восстановить одну нашумевшую постановку. Я вам говорил, помните? В начале двадцатых…

Витольд не помнил, но это было неважно. Тем более, он и не говорил.

– Там сценографию ставил сам Претор. Я вот подумал, если бы кто-то взялся реконструировать ее… Могло бы прозвучать, знаете ли. Знаковый такой проект.

Люди склада Витольда любят слово проект. И слово знаковый.

– Ну-у, не знаю. – Витольд задумчиво помотал брылами. – Реконструкция? Зачем?

– Сейчас это актуально. И пресса любит. Там, кстати, эскизы к декорациям делал Баволь, а его Воробкевич сейчас раскручивает…

– Ах, Воробкевич!

По кислому лицу Витольда было ясно, сколь высокого он мнения о Воробкевиче.

– И Валевская там пела. Я думаю, Янина согласилась бы… И либретто удалось раздобыть. Аутентичное. Только с партитурой проблема. Партитуру писал Ковач, но она пропала. Я думаю, тут есть молодые таланты. Заказать кому-нибудь стилизацию, с посвящением Ковачу. Кто-то мог бы, как вы полагаете?

– Понятия не имею, – сказал Витольд, – тем более на какие, простите, шиши? Вы, что ли, спонсируете? Я наводил справки, вы же в хостеле живете.

– Я хотел осмотреться. Не привлекая внимания.

– Осмотрелись?

– Более ли менее.

– Если с партитурой проблема, то и говорить не о чем! – Витольд помотал головой, словно отгоняя севшую муху, – вы же «Иоланту» слушали? Слова – ничто. Музыка – все. Голос и музыка, вот волшебство, тонкое волшебство, вот – опера! Я даже больше скажу – чем глупее текст, тем лучше. Умный текст отвлекает. Человек старается вникнуть в смысл. А кому нужен смысл? Нужна музыка. Вибрации. Чтобы вот тут замирало. Как бы нежным перышком… Послушайте, мне надо идти. Они там все передерутся без меня. Они, кажется, уже дерутся.

– Вы все-таки пролистайте на досуге, – сказал он в удаляющуюся замшевую спину.

– На досуге – конечно, – крикнул Витольд, не обернувшись.