Великая легкость. Очерки культурного движения - Валерия Пустовая

Такой «общественно полезный» театр, как ни странно, не противоречил искусству. Очень скоро выяснилось, что строгая документальная основа не сковывает, а раскрепощает сцену.

Сравним минимализм «Первого мужчины» по пьесе Елены Исаевой с другой постановкой на женскую тему – «Красавицы. Verbatim» драматургов Владимира Забалуева и Алексея Зензинова, – где оживают фантазии героинь, актеры в главных ролях моментально перевоплощаются в подсобных персонажей, а видеоинсталляция и музыка задействованы как важная часть диалога со зрителем. Строгий вербатим дал импульс развитию парадоксально раскованного театра – почему? Потому что научил выжимать максимум из бедных средств. Для документального театра не нужны заказной реквизит, тяжелая машинерия, зрелищные костюмы, толпа массовки – один простой бытовой предмет, один актер многократно перевоплощаются, меняют функции и роли, как в хорошей детской игре, где работает придумка, а не богатые родительские подарки.

Казалось, вербатим зафиксирован «Театром. doc» в максимальной точке продуктивности, только и требуется – рыть вширь, отыскивая новых персонажей: бомжей и школьников, политтехнологов и менеджеров, мужчин и женщин. Жанр создал бы свою инерцию и конъюнктуру: в документальном театре легко перейти от остроты к эмоциональному давлению, от исследования к манипуляции темой. И, может быть, бескорыстные основатели «Театра. doc» Елена Гремина и Михаил Угаров однажды увидели бы перерождение их детища в «бескостюмно-коммерческий» театр. Но реальность опередила все догадки, и случилось другое.

Полемика: два театра

Через три года после запуска «Театра. doc» совсем рядом, в Большом Козихинском переулке, возник театр «Практика» Эдуарда Боякова. Два театра, программные заявления которых совпадают едва ли не дословно: «поиск», «исследование», «реальность» и в том и в другом случае понятия ключевые, – не перебор? Скоро выяснилось, однако, что «Практика» работает на опережение: по направлению родственная «Театру. doc», она иначе организована. Здесь умело работают со зрителем: и продуманное оформление, и обращение к разным жанрам (ставят вербатим, новую драму, современные сказки, поэтические вечера), и готовность работать с персонажами, вызывающими резонанс (поэтессы Вера Полозкова, Вера Павлова, писательница Линор Горалик), выдают в «Практике» своего рода клуб для людей с высокими, но не слишком специальными культурными запросами. В Трехпрудном переулке больше «работают», в Большом Козихинском – больше «играют»; в Трехпрудном изучают и обсуждают реальность, в Большом Козихинском – творят миф.

Поэтому очень органично, что, презентованный в сентябре 2010 года в Перми, а в Москве запущенный с января 2011-го, проект «Человек. doc» был задуман и реализован именно в театре «Практика».

Герои: десять прометеев

С точки зрения техники никаких новаций в проекте «Человек. doc» нет. Драматурги – Евгений Казачков, Герман Греков, Владимир Забалуев, Алексей Зензинов (все четверо работали раньше с «Театром. doc»), Борис Павлович – взяли интервью у реальных людей и переработали их в пьесы.

Режиссеры – Эдуард Бояков, Виктор Алферов, Владимир Агеев, Светлана Иванова, Юрий Муравицкий, Руслан Маликов (с «Театром. doc» работали последние трое), – нашли сценическое решение текста. Для десяти спектаклей были также приглашены два актера (Федор Степанов, Антон Кукушкин), один из которых (Кукушкин) работал по технике вербатим, до полного мимического и интонационного вживания в персонажа.

В восьми остальных спектаклях герои сыграли самих себя.

Нет, не в том революция, чтобы вытащить персонажа документальной пьесы на сцену, а в том, чтобы придумать и найти такого человека, которому для проговаривания своей жизненной ситуации и идей не нужен актер-посредник. Художественный руководитель «Практики» Эдуард Бояков впервые за недолгую, но богатую историю документального театра обратил внимание на людей, которых нельзя воспринимать как жертв обстоятельств, продукт социума. Герои «Человека. doc», наоборот, творят обстоятельства и меняют социальные стандарты – недаром в анонсах спектаклей они названы «культурными героями». Которые свой огонь, озаряющий жизнь, не похитили – высекли сами.

Прометеев, как уже сказано, десять: китаевед Бронислав Виногродский, драматург Александр Гельман, философ Олег Генисаретский, режиссер и сценарист Ольга Дарфи, художники Гермес Зайготт, Олег Кулик, Александр Петлюра, композитор Владимир Мартынов, рэпер Смоки Мо, поэт Андрей Родионов. Сомневаюсь, что вы наслышаны о каждом из них, тем более в том, что понимаете, за какие такие заслуги их выбрали представлять современную культуру. А даже если и наслышаны, и с творчеством знакомы, все же это не приближает к догадке, чему посвящен спектакль. Логично, если бы художники в этом ряду демонстрировали инсталляции, композитор играл музыку, поэты читали стихи, прочие – наверно, лекции.

Профессиональные атрибуты и впрямь сохраняются: чай для Виногродского, фортепьяно для Мартынова, яркие ткани для Родионова, диктофон для Дарфи, советское белье для Петлюры… Только ведь это – мертвые знаки долгого пути. А герои проекта исповедуют философию живой реальности.

Парадокс: спектакли «Человека. doc» индивидуалистичны, как еще не бывало в документальном театре, и все же социальный срез получился. Просто Эдуард Бояков заглянул повыше дна. И нашел, что, помимо России политтехнологов и клерков, бомжей и неуправляемых подростков, сексуально задавленных женщин и спивающихся мужчин (главных героев «Театра. doc»), есть Россия жизнетворцев, опробовавших стратегию спасения на себе.

«Человек. doc» олицетворяет новую Россию – мучительно отвыкающую от старых образцов поведения, ищущую ценностные константы, на которые можно было бы опереться в повседневности. Каждый из героев проекта прошел личные периоды застоя, перестройки, лиходейства и хаоса, пока не пришел к своей модернизации. В десяти личных историях модернизация – не пропагандистский фетиш, а реальный творческий опыт. Ключевой вербатим, в этом смысле, принадлежит Олегу Кулику: именно в его спектакле ясно звучит проблема мертвого и живого – в культуре, в отношениях между людьми. Кулик рассказывает о распространенной любви к «мертвым обезьянкам» – к детям, которые не кричат, возлюбленным, которые помалкивают, природе, которая за музейным стеклом, и к застывшей культуре, которая подтверждает наши о ней представления.

Пережившей кардинальный социальный слом России отделаться от любви к «мертвым обезьянкам» не так-то легко. Наши социальные привычки мертвы, потому что больше неадекватны новой реальности, не действуют в ней. Мертвые установки – это и «нам должны», и «все богатые воруют», и «премии виноваты», и «сейчас ничего хорошего не пишут», и многие другие блоки в сознании, мешающие прозрачно воспринимать реальность. Герои «Человека. doc» интересны не потому, что они «художники», авторы скандальных перформансов и теорий, основатели субкультур (Виногродский – человек, распространивший в Москве культуру чайных клубов). А потому, что это люди, благодаря активному мышлению и творческой интуиции вставшие на путь открытости и ясности.

Тупик и поиск выхода – вот чем занимаются герои десяти вербатимов. Олег Кулик болезненно переживает утраченную привязанность близкой женщины; Владимир Мартынов приходит к выводу о невозможности авторской музыки и отменяет будущее европейской культуры; Ольга Дарфи признается в творческой неудаче – «не пошел» много лет писавшийся вербатим о шахидках; Андрей Родионов исповедуется в пьянстве, как Александр Гельман – в крахе шестидесятничества; Виногродский застыл перед идеей бессмертия, как Петлюра – перед лифчиком времен своей бабушки. Все это могло бы стать концом биографии, а стало – импульсом. И спектакли получились не о проблеме, а о способе их решения. Герои преодолевают в себе мертвое, косное и находят источник творческой энергии, вдохновения жить: в идее живой любви (Кулик), в идее естественности – прислушивайся к случайностям и своему организму (Виногродский), в желании узнать неприглядную сторону жизни (Дарфи), в карнавальной философии красильного цеха (Родионов), в мужественном смирении отцовства (Гельман), в истории простых вещей (Петлюра), в утопии новой культурной эры без слов (Мартынов).