Брошь с черным опалом - Елена Дорош

– Не увиливай, Энгельс, – мысленно сказал он себе. – Может быть все потому, что у вас детей нет?

Ни разу за три года Ниночка не заводила разговор о детях. Однажды Марк спросил, хочет ли она ребенка.

– Конечно, милый. А почему ты спрашиваешь?

Он не нашелся что ответить.

– Я считаю, все должно идти естественным путем. Наш малыш нас еще не выбрал. Но мы будем надеяться, правда, дорогой?

Марк кивнул. А через полгода случайно увидел возле ее сумочки противозачаточные таблетки. Конечно, он «не вздрогнул, не сошел с ума, не проклял все, что было в прошлом», как писал поэт. Он даже ничего не сказал жене, хотя не понимал, почему она просто не сказала, что не хочет детей. Пока не хочет. Вообще не хочет. Зачем нужно было это фальшивое «наш малыш нас еще не выбрал»?

Больше они не говорили на эту тему, но какой-то крючок словно зацепился за что-то в груди и остался. Марк не пытался обвинить Ниночку. Напротив, сделал вывод, что по какой-то причине она не может ему доверять.

Думая об этом, он вспомнил подслушанный однажды телефонный разговор деда и его слова, сказанные кому-то в трубку:

– Без детей вы просто пара, а с детьми – семья.

Почему эти слова запомнились ему тринадцатилетнему? Может быть, потому, что себя с дедом он считал настоящей семьей?

Марк дошел до кухни и, налив в стакан воды из-под крана, выпил ее большими глотками. Не помогло. Надо бы набрать номер жены еще раз. Вместо этого он бросил телефон на стол, ушел в спальню и в чем был лег на кровать.

Буду просто ждать.

Ниночка мило сопела, лежа рядом с ним. Когда она вернулась? Впрочем, неважно. Все в порядке. Это главное.

Он пошел в ванную, на ходу сбрасывая с себя вещи. Контрастный душ всегда помогал сосредоточиться. Ну-ка, где твоя волшебная сила?

Из душа Марк вышел сосредоточенным не более, чем до него. Кофе тоже не помог. Некое размягчение мозгов было очевидным. Вместо юношеских любовных терзаний и рефлексии по этому поводу следовало попытаться понять, как решить главную проблему – предотвратить убийство человека. И неважно там, любимого или нет. Или очень сильно любимого. Просто человека.

Лёнчик, наверное, уже в строю. Вот кто не позволит бабам мешать работе. Марк набрал номер друга и сразу понял, что тот еще у Сони. Впрочем, голос Лёнчика был строг и деловит. Может голос быть деловитым? Поразмышлять над семантикой слова Марку не дали. Лёнчик вызвал его к себе. Значит, есть новости.

Нежные руки обняли Марка сзади. Он вздрогнул от неожиданности.

– Ты что? Испугался? Прости.

Ниночка обошла диван и села рядом, прижавшись теплым боком. Взяла руку мужа и положила себе на колено. Марк посмотрел на свою руку, лежащую на нежно-голубом шелковом колене.

– Ты почему одетым спал?

– Тебя ждал.

– Что-то случилось?

– Да нет. Просто было уже поздно. Дозвониться не мог.

– Телефон в шубе оставила. Не слышала. Арина позвонила. Помнишь ее? У нее проблемы с работой в Израиле. Неверно перевели резюме. Получилась чушь. Пришлось даже немного пообъясняться с ее работодателем. Решение по вакансии должны принять через два дня, а тут такое. Хорошо еще, что позвонили. Могли ведь просто отказать без объяснения причин. Она так разнервничалась. Пришлось согласиться на рюмку коньяку после всего пережитого. А ты как? Что с Калининградом?

– Все зависло на праздники. Думаю, через несколько дней все же придется ехать.

– Ты туда сейчас звонил?

– Нет. Лёне Рыкову.

– Уууу… Это серьезно. У него какие-то юридические проблемы?

– Да нет. С чего ты взяла?

– Голос у тебя был каким-то… тревожным. Словно речь шла о делах.

Марк освободил руку и встал.

– Не грузись. Давай я тебе лучше сделаю кофе. Раф, как ты любишь. Даст ист фантастиш!

Звучало фальшиво. И пошло.

– Валяй, готовь. У Аринки закуски никакой, только лимон. У меня аппетит после коньяка разыгрался, сил нет, а у нее даже с хлебом напряженка. Вот как человек живет? Не может же она все время в общепите питаться! Я в душ успею?

Ниночка, легко переступая босыми ногами, побежала в душ, крикнув уже под шум включенной воды:

– Ты сегодня дома?

– Нет! Есть дела!

– У меня тоже! Если задержусь, не волнуйся!

– Телефон к шее привяжи!

– Ладно, милый! Не ругайся! Я исправлюсь!

Они позавтракали, болтая о всяких пустяках. Вернее, болтала Ниночка. Она хотела весной попасть на цветение тюльпанов в Голландию. Или лучше полететь погреться? Весной в Питере опасно. В апреле людям на головы «сосули» падают. Лучше переждать эту неприятность на Сицилии. Что скажешь?

Марк смотрел в веселое лицо жены, пожимал плечами и остро ненавидел себя.

Чтобы немного успокоиться после разговора с Рыковым, Агата позвонила маме. Маруся недоумевала по поводу того, что Олег до сих пор никак не проявил себя. Она пыталась узнавать о нем в ресторане и у друзей. Давно его не видели, говорят. А с работы он, оказывается, уволился в декабре и больше не появлялся. Неужели плюнул на это дело и тихо наркоманит где-нибудь в притоне? Агата выразила надежду, что так и есть, стараясь, чтобы голос ее не выдал. С мамы уже хватит этого кошмара.

– Бабушка звонила. Твой новый номер она не знает, забеспокоилась.

– Как она?

– Да как… Журюсь, говорит, та ридаю, як дитина.

– Вернусь домой, сделаю все, чтобы ее забрать.

– Хорошо бы, доню. Только как понять, что уже можно?

– Мамуля, все налаживается.

– Может злодей этот уже… канул в Лету? У тебя ведь тоже не появлялся?

– Нет.

– Доню… Это правда?

– Мам, ну рассуди сама. Если бы он меня нашел, я бы уже… загорала в Тимбукту.

– А где это?

– Откуда ж я знаю!

Они рассмеялись. Кажется, убедила. Попрощавшись с мамой, Агата постояла у окна, посидела, попила воды, походила по квартире. Успокоиться не получалось. Почему не звонит Леонид? Куда пропал Марк? Хоть бы Соня вернулась поскорей. Промучившись часа два, она решила спеть. Что-нибудь сложное. Из Петра Ильича. Лизу или Иоланту? Про полночь, которая близится, а Германа все нет, как-то актуальнее. Она запела, сначала вполголоса, а потом увлеклась.

– Ах, истомилась, устала я, ночью и днем только о нем, – выводила Агата и чувствовала, как сдавливают грудь терзания Лизы. Она видела себя у этой канавки, понимала, что любимый не придет никогда, а значит, жить ей больше незачем.