Лучше бы я осталась старой девой - Анна Малышева

В конце концов, она уложила сына в постель. Белье было чистое, выглаженное. «Может быть, стирает и гладит девушка Мухамеда? – усмехнулась она. – Этого добра у него всегда было много. Все продавщицы из универмага, где он снимает склад, бегали за ним… Лучше бы тут жила какая-нибудь дамочка легкого поведения, чем эти арабы… Надо будет спросить Мухамеда о его личной жизни. Он обожает болтать на эту тему…» Лена не стала переодеваться в домашнюю одежду – ей казалось, что джинсы дают ей какую-то защищенность. Шорты, разумеется, были теперь исключены. Впрочем, она никогда не замечала, чтобы арабы в Москве делали замечания женщинам за неподобающий внешний вид. «Да это было бы странно, – Лена вспомнила, что Ариф как раз любил смелые туалеты, приветствовал мини-юбки, которые одно время носила Лена. – Но к своим женщинам они, наверное, относятся по-другому. А я теперь чья женщина? Их, арабская?»

Ей захотелось выпить чаю. Это простое действие теперь было сопряжено с долгими сомнениями – выходить из комнаты, пока не ушли гости, или все же дождаться их ухода? Но они могли засидеться допоздна. В конце концов она решилась – открыла дверь и выглянула. В прихожей никого не было. На кухне – тишина. Лена быстро прошла туда, нашла чистую чашку, налила заварки, тепловатой воды из чайника – греть его не было времени. На столе лежала пачка сигарет, и она быстро вытащила оттуда три штуки, запаслась спичками. С этими трофеями она двинулась обратно – уже медленнее, чтобы не расплескать чай. Проходя мимо двери гостиной, откуда слышались голоса, она приостановилась.

Мухамед кричал по-арабски. Потом ему лениво ответил Абдулла – значит, он до сих пор никуда не ушел? Сколько их там? Голоса вдруг загалдели все разом – ни дать ни взять – птичий базар. Потом снова заговорил Мухамед. Эти звуки что-то напоминали ей, что-то неприятное, даже страшное… Она поспешила уйти к себе и плотно прикрыла дверь. К своей радости (это была первая вещь, которой она обрадовалась в новой квартире) – на двери изнутри был закреплен крючок. Слабенький погнутый крючок, но все же это была какая-никакая защита, гарантия того, что никто не войдет в комнату, когда она будет переодеваться или крепко спать… Она заперлась изнутри.

Время было уже позднее, но уснуть ей не удавалось. Конечно, ведь они с Инной проспали сегодня до двух часов пополудни. Что делает Инна? Приехала в клуб, переодевается, танцует, спускается в зал? Вспоминает свои признания Лене? Жалеет о них? «Как это удивительно…– Лена примостилась возле приоткрытого окна и жадно курила, пуская дым в щель. – Надо же – забеременеть от Арифа! И что он за кавалер? Страшный, грязный, лживый… Впрочем, когда я встретила его, он таким не был. А кто знает, каким он был на самом деле?» Она стала думать о том, что увидит его совсем скоро. Какие-то две недели! И год разлуки… За этот год она успела возненавидеть его, проклясть, забыть… И вот он снова придет к ней – и наверное, будет извиняться? А может, она услышит упреки – ведь ему так тяжело пришлось в Москве, даже в тюрьму попал. «Стоп! – сказала она себе. – Но как же понять слова Инны о том, что она видела его в мае? Это ложь? Но зачем ей лгать, если она до этого рассказала мне такую ошеломляющую правду? Нет, Инна лгать не будет. Я ее знаю. Она слишком гордая для этого, слишком честная… Слишком… Самолюбивая?» Но это слово как-то не подходило к ее подруге. Лена вспомнила дикое решение Инны отдаться какому-то мужику, чтобы помочь ей деньгами. «Что это было? Показное благородство, фальшивое самопожертвование? Для Инны это совсем не свойственно. Это был искренний шаг, желание помочь… Была ли она и раньше такой безрассудной? Да, была, если дело касалось ее близких друзей. Не знаю, может быть, сказываются кавказские черты характера, но ради друга она могла сделать самую невероятную вещь. Со стороны это выглядело глупо. Могла подарить только что купленное платье, если какая-нибудь небогатая сокурсница говорила, что платье – прелесть. Могла одолжить кому-то денег, хотя мать не слишком-то щедро давала ей на карманные расходы. Потом Инка сама бегала в поисках десятки. Она не знала цены деньгам и вещам. Жила под крылом у богатой мамы и тихого папы. Любимица, единственная дочка… Но сейчас, когда она осталась одна с ребенком, она должна была стать более рассудительной, внимательней относиться к деньгам. Ведь ей не на кого рассчитывать! Но похоже, она совершенно не думает о будущем… Зарабатывать столько – и не иметь в кармане ста долларов… И еще мне хотела одолжить… А Ариф?! Что это за дикие истории с одалживанием денег у Инки?! Как он мог являться ей на глаза после того, как… Я его не узнаю. Неужели он был таким?! Я ему все выскажу, обязательно! И пока он не расплатится с Инкой и вообще со всеми долгами в Москве, пусть не надеется жить со мной… Хватит позора!» Ее мысли естественно переключились на долги. «Интересно, звонил Мухамед этому Саше или нет? Он обещал… Забрал у меня двести баксов… У меня даже на карманные расходы теперь нет – осталось только на билет в Питер…»

Она разделась и улеглась рядом с сыном. Сашка спал крепко, как всегда, разметавшись, и ей пришлось осторожно перекладывать его в сторонку, чтобы не разбудить. Потом девушка пристроилась рядом, на краю дивана. Ей казалось, что она ни за что не уснет, но скоро мысли в голове смешались и погасли…

Проснулась она, как ей показалось, почти сразу – в поту, растрепанная, перепуганная так, что обморочно колотилось сердце.

– Господи! – прошептала она. – Опять тот же сон!

В квартире было тихо, из-под двери не пробивался свет. Наверное, гости уже ушли, и Мухамед улегся спать. Она ничего этого не слышала. И разбудил ее не звук, а тот же кошмарный сон, который привиделся ей в клубе. Снова приснилась та квартира, откуда им с Арифом пришлось уйти среди ночи, с ребенком на руках. Во сне она лежит в темной комнате. Сашки рядом нет. За стеной – голоса… Громкие голоса, очень громкие… Кто-то кричит, дверь в ее комнату открывается… Здесь сон изменялся – там не оказалось Арифа с ребенком на руках. Там не было никого. Дверь открылась сама. Лена встает и медленно, с огромными усилиями, выходит из комнаты. Перед нею – еще одна дверь. Голоса слышатся оттуда. В дверь вставлено матовое стекло, она видит свет, но больше ничего не может различить. Ей страшно, но в то же время она знает, что непременно надо открыть эту дверь. Она сопротивляется этому знанию, пока может, и все-таки протягивает руку, толкает дверь… Но в комнате пусто. На столе она видит пепельницу с окурками, оттуда поднимается дымок – кто-то только что сунул туда сигарету. Над столом на длинном шнуре висит лампа. А на полу лежит человек. Вот тут она и проснулась.

– Да что же это! – Инна сбрасывала со столика тубы с помадой, ватные тампоны, салфетки. – Куда вы его дели?

Наташа помогала ей искать, Ира пучила губы и уверяла, что денег никто не видел. Атмосфера накалялась, девушки все больше нервничали. Случилась чрезвычайно неприятная история – у Инны пропал кошелек. В уборную не заходил никто, кроме трех девушек, и от этого ситуация становилась еще более неприятной. Наташа искала серьезно и неторопливо. У Инны горели щеки. Ира выглядела оскорбленной и только время от времени отпускала замечания, вроде: «Ты вполне могла забыть его дома». Наконец последний ящик был открыт и вывернут на пол. Среди всякого барахла кошелька не обнаружилось, зато Ира с радостным писком выхватила из кучи старых тряпок скомканное красное кружево.