Цвет убегающей собаки - Ричард Гуинн

Закончив чтение, он уснул прямо на стуле, навалившись грудью на стол. Лукас еще спал, когда дверь вновь открылась и в комнату вошла молодая женщина с подносом в руках. Она вежливо поклонилась, поставила поднос с едой на стол и немедленно вышла, оставив дверь приоткрытой. Что ж, уже неплохо, но Лукас ждал очередного визита своего главного тюремщика. И он не замедлил явиться. Поннеф вывел Лукаса коридором на свежий воздух. Они дошли до небольшого скверика, разбитого в центре деревушки, и сели на каменную скамью.

— Я только что от вашей подружки Нурии, — заговорил Поннеф. — Она в отменном настроении, и скоро вы увидитесь, пусть только примет душ и позавтракает. К тому же мне все равно надо сначала поговорить с вами наедине, так что прошу прощения за то, что свидание немного откладывается. Не сомневаюсь, вам не терпится узнать правду. Но ведь правда не всегда бывает приятной, верно?

Лукас предпочел пропустить эту банальность мимо ушей.

— Имя Артура Гирдэма вам что-нибудь говорит?

Лукас покачал головой.

— Это психотерапевт, практиковавший некогда на западе Англии. Как-то, в начале шестидесятых годов прошлого века, к нему обратилась молодая женщина, которую на протяжении ряда лет преследовали беспричинные страхи. И еще она, как бы сказать… Выпадала из времени. Жаловалась девушка, например, на жуткие кошмары, в которых она становилась свидетельницей, как людей жгут на кострах. Используя технику гипноза, доктор обнаружил, что его пациентка говорит на наречии, похожем на оккианский, — язык лангедоков, как вам наверняка известно. В результате экспериментов Гирдэм пришел к выводу о существовании некоторой связи между пациенткой и группой катаров, живших в XIII веке в Лангедоке, один из которых — как минимум один — пережил реинкарнацию в тихом и процветающем районе сельской Англии. Доктора все больше притягивала история женщины. Он все сильнее поражался, с какой точностью она воспроизводит подробности жизни XIII века. Он провел исследования, которые не только подтвердили правдивость рассказа, но выявили его собственную роль в нем. В конце концов Гирдэм пришел к заключению, что и сам был в прошлой жизни катаром, и встреча его с юной дамой в значительной степени предопределена событиями далекого прошлого. Вы знаете, что катары верили в реинкарнацию?

Лукасу пришлось признаться, что он вообще о них почти ничего не слышал, правда, теперь прочитал сжатый исторический очерк, любезно предоставленный мсье Поннефом.

— В таком случае позвольте кое-что пояснить. — Поннеф явно предпочел не услышать сарказма. — Катары считали, что обычному верующему предстоит множество реинкарнаций, череда которых оборвется, только когда он или она достигнут состояния совершенства. Оно-то и положит предел последующим возрождениям. Перфекти, иными словами духовные лидеры катаров, достигли этого уровня уже по определению и потому служат образцом. Праведная жизнь, никакого мяса, воздержание. Аскетическая добродетель самоотречения.

Все это время Лукас не сводил с Поннефа пристального взгляда. Вне всяких сомнений, последний причислял себя именно к этой категории.

— Разыскания Гирдэма, при всей своей необычности, отнюдь не были уникальными. Известны случаи, когда катары возрождались, так сказать, в массовом порядке. Много лет посвятил я их исследованию, поставив задачей проверить все существующие свидетельские показания. Выяснилось, что иные участники конгрегаций, особенно те, что были осуждены на сожжение, заключили между собой договор о встрече в будущей жизни. Возможно, сомневаясь в способности достичь статуса перфекти, они направили все свои устремления к коллективному возрождению в те времена, когда, возможно, к их вере будут относиться с большей терпимостью.

Насколько удалось установить, пациентка Гирдэма, как и он сам, составляли ядро одной из таких общин, хотя выводы, к которым он пришел, кое-кто счел произвольными и надуманными. Я познакомился с этим человеком. У меня нет оснований сомневаться в его честности, я восхищаюсь его профессиональной добросовестностью, не позволившей ему в отличие от многих коллег просто отмахнуться от жалоб девушки. За последние двадцать лет я лично столкнулся еще с тремя подобными явлениями, за достоверность которых могу ручаться. Обнаружились и другие группы, в которые входят от трех до семи катаров, переживших реинкарнацию. И это подводит нас к данной общине, являющей собою пятый и, на мой взгляд, наиболее существенный случай массовой реинкарнации.

Я говорю: наиболее существенный — не из тщеславия. Не потому, что сам собрал составляющие ее частицы. Тут дело в другом — обнаружились архивные документы инквизиции, касающиеся руководителя этой общины, некоего Бернара Роше. Известно, что отчеты инквизиторов отличались исключительной тщательностью и полнотой, в них полностью входили протоколы допросов подозреваемых катаров. Уцелевшие и открытые для всеобщего доступа документы, хранящиеся в монастырях Сен-Сарнена, — не единственные в своем роде. Я обнаружил рукописи, остававшиеся неизвестными семь с половиной веков, даже в хранилищах Ватикана их нет.

Конспираторские нотки удачливого жулика, неизменно уходящего от полиции, сделались особенно явными: обнаружение этих якобы тайных свитков должно было свидетельствовать об особенно важной из одержанных Поннефом побед.

— Роше, — продолжал он, — был бесспорным авторитетом в кругу катарских перфекти. Подобно другим лидерам общины, он был воспитан в римско-католической вере. Выходец из родовитой и состоятельной семьи, кровно связанной, согласно некоторым сведениям, с королевским родом Арагона, Роше посещал семинарию в родном городке, затем продолжил образование в Саламанке. В катарскую веру он, как говорят, перешел после трехлетних странствий по Италии с прокаженными, одетыми в рубище, которые подолгу жили в лесах, питаясь корнями и травами. По суровым меркам средневековья, ничего необычного, уверяю, в этом не было. Его называли «прокаженным монахом», хотя, как явствует из архивов инквизиции, прокаженным физически он не был, разве что (по утверждениям той же инквизиции) в духовном смысле. То, что, проведя столько времени в кругу прокаженных, Роше так и не заразился, катары полагали чудом, а правоверные католики — свидетельством тайного сговора с сатанинскими силами. Они же пустили слух, будто он удовлетворяет свои сексуальные потребности, занимаясь содомией с прокаженными подростками. Впрочем, это уже наслоения последующих времен, когда для изложения истории его жизни потребовались всякого рода невероятные подробности.

Роше был идеалистом, возможно, ранним стихийным коммунистом. В ту эпоху, как вам известно, было немало таких личностей, от Франциска Ассизского до Иоанна Лейденского. Что, однако, выделяло в их кругу Бернара Роше, так это страх, который он внушал врагам. Откликаясь на его проповеди, люди сотнями переходили в катарскую веру. В 1244 году, когда осада Монсегюра достигла критической точки, ему удалось ускользнуть от инквизиции. Остальные Избранные торжественно поклялись принять муку на костре, при условии, что Роше будет спасен любой ценой. Считалось, что без него дело катаров погибнет. А среди папского духовенства окрепло убеждение, что если уж этого человека не удастся схватить и предать огню, то необходимо хотя бы убрать его имя из анналов истории. Именно поэтому, как явствует из проведенных мною исследований, и не появляется оно в дошедших до нас манускриптах. Его имя действительно словно растворилось в воздухе тех времен.