Ханна - Кэтрин Ласки

После поцелуя в ней что-то изменилось. Ханна позабыла все обиды. Девочка поняла, что она — не замена. Никто и ни за что не определит, что силуэт, фигура на картине — это не Лайла. Но рисовал художник Ханну. Он то и дело медленно обводил её взглядом. Ханна слышала тихое шуршание кисти о холст, похожее на шёпот. Ей казалось, она чувствует этот звук кожей, как поцелуи художника. Вот в чём была настоящая тайна. Мистер Уилер под тем или иным предлогом подходил к Ханне и поправлял ей воротник или подол, а заодно, разумеется, и Клариссе, и Этти. Он вдруг вставал едва ли не вплотную к Ханне и дотрагивался до её кружевного воротника.

— Я только расправлю, — тихо, едва ли не извиняющимся тоном говорил он. Теперь они с Ханной порой даже шутили над тем, что она позирует в нарядном платье. — Не так уж оно и отличается от твоей формы, а, Ханна?

— Очень отличается, сэр. Всё совсем иначе, — прошептала девочка. Художник незаметно коснулся её шеи над воротником. Ханна вздрогнула и закрыла глаза, наслаждаясь этим кратким мгновением.

Позировать пришлось больше недели. Художник отнёс это на счёт тумана — частого явления в здешних местах, — объясняя, что некоторые краски дольше сохнут в такую погоду, поэтому он вынужден работать медленнее прежнего. Этти вызвалась по утрам и вечерам обмахивать картину веером — ей достался от бабушки чудесный старинный веер. Однако художник твёрдо стоял на своём: картина должна высохнуть естественным путём.

Восемь дней спустя портрет был завершен. Хоули готовились показать картину друзьям и рассылали приглашения на званый вечер. Уже пошли слухи, что это лучшее произведение Стэнниша Уитмана Уилера и что будущей зимой, со всей вероятностью, портрет сестёр Хоули переправят через Атлантический океан, чтобы выставить на знаменитом Парижском салоне, который пользуется славой главного события в мире искусства. Званый вечер в честь картины обещал быть грандиозным. Из Бостона должен был приехать целый оркестр, чтобы играть на балу. Пригласили известного пианиста и арфистку. Из Нью-Йорка выписали кондитера. Хоули не жалели денег. А для Этти, к её первому взрослому вечеру, заказали особое платье у лучшей местной портнихи. Услышав об этом, Этти заявила:

— Я бы лучше надела купальный костюм. Терпеть не могу летом ходить в нарядных платьях!

Всего через неделю мистер Марстон зашёл в кухню с таким странным, недоумевающим видом, что слуги, только севшие за ранний обед, все как по команде повернулись в его сторону. Сразу стало ясно, что дворецкий намерен о чём-то им объявить, но не в обычной своей строгой манере и тоном, не вызывающим возражений. Мистер Марстон нервно поглядел по сторонам, прочистил горло, откашлялся и произнёс:

— Итак, случилось нечто… — Он замялся. — Случилась новость, — сказал он, и голос его дрогнул. Мистер Марстон опустил взгляд и несколько секунд пристально рассматривал свои туфли. Наконец он взял себя в руки, поднял голову и широко улыбнулся. Но глаза его остались мрачными. — Яшма нашлась, целая и невредимая. Вообще-то ещё несколько дней назад, однако мне сообщили только сейчас. — Видно было, как сильно его задело то, что ему ничего не говорили.

— И в какой чёртовой дыре отыскали эту проклятую кошку? — поинтересовалась миссис Блетчли.

— О, она пришла сама. Насквозь провоняла рыбой. Без сомнения, устроила себе каникулы на пристани. Чонси сказал, от неё несло за полсотни футов. У неё даже чешуя застряла в шерсти на лапах.

— Жаль, что у неё кость в глотке не застряла, — фыркнула повариха.

— Тихо, тихо, миссис Блетчли. Во всяком случае, тут Яшме не придётся далеко ходить за развлечениями. В окрестностях полно рыбы.

Ханна вздрогнула всем телом.

— Лучше бы она потонула! — пробормотала Дейз.

Мистер Марстон набрал воздуха в грудь.

— А поскольку Лайла уверенно идёт на поправку, они вместе с Яшмой скоро прибудут сюда.

Все из последних сил сдержали стон разочарования, но в кухне тяжким вздохом повисла тишина.

— И когда именно, позвольте узнать? — спросила миссис Блетчли, оторвав взгляд от очередного бесконечного списка.

— Одиннадцатичасовым пароходом в этот четверг, — ответствовал мистер Марстон. — А теперь позвольте вас оставить. У меня много дел, так что я перекушу чуть позже, миссис Блетчли. Надеюсь, это не доставит вам неудобства.

— Никоим образом, — тихо сказала миссис Блетчли. Все в эту минуту думали об одном и том же: неудобство вовсе не в том, что мистер Марстон пропустит обед, а в том, что на чудесном острове появятся Лайла Хоули и её треклятая кошка.

Грандиозный вечер, на котором публике предстояло увидеть портрет дочерей Хоули, теперь называли не иначе как «портретным балом». Повсюду в деревне — и на почте, и в лавочке «У Би», и на причале — говорили только об этом вечере, «празднике с картиной», как предпочитали выражаться местные. Грядущее событие захватило всех: и местных, и отдыхающих, и «обеденных», и «колёсных обеденных», и «коттеджных». Приглашение к Хоули на этот вечер было самым желанным за всё лето.

Для подготовки к балу в помощь слугам наняли местных людей. Заодно надо было устроить на ночлег музыкантов из оркестра, нью-йоркского повара-кондитера и вдобавок миссис Уикмор Беллами: главную специалистку Бостона по составлению букетов. В такое время года это оказалось нелегко — в августе большинство гостиниц и домов на острове всегда были переполнены. Но тем, кто при деньгах, как сказал Перль, всё нипочём. Мистер Хоули взял внаём целый дом для оркестра и всех остальных, кого выписали специально для бала.

Конечно, поговаривали о Лайле Хоули: увы, красавица болезненна, и всё же, какое невероятное богатство! Перед ним устоять было трудно. Бал негласно считался репетицией её дебюта. После дебюта же американской наследницы начинались настоящие торги за её руку. В последнее время подобные «балы-знакомства» часто посещали титулованные молодые джентльмены из Англии, приезжавшие оценить «товар». Как ещё эти аристократические фамилии, вычерпавшие до дна свои капиталы, могли остаться на плаву без молодого богатства новой американской аристократии, которая строила железные дороги, или продавала инструменты для прокладывания путей, или торговала стальными рельсами, или владела безграничными подземными залежами угля и нефти, которые утоляли растущую жажду топлива в стране, которая находится в движении во всех смыслах слова?

* * *

— Как она с виду? — спросила Сюзи у Флорри и Дейз за обедом через два дня.

Утром приехала Лайла, но на неё почти никто ещё не успел поглядеть.

— По-моему, всё так же, — сказала Флорри. — А по-твоему как, Дейз?

— И по мне, всё так же, — ответила Дейз.

— Ну, надеюсь, вид у неё хотя бы отдохнувший. Даром, что ли, такое лечение называется «отправить на отдых»? — высказалась миссис Блетчли, яростно взбивавшая белки, и сурово посмотрела в миску. — Между прочим, взбить белки в пену на острове, где со всех сторон вода, — не говоря уже про туман, какой стоит последние дни, — так вот, взбить белки тут просто невозможно! Может, у этого их модного нью-йоркского кондитера что выйдет. Только представьте себе: послать за поваром в самый Нью-Йорк? Удивительно, что из Парижа никого не выписали, — проворчала она. Миссис Блетчли была не в духе с той минуты, как услышала, что приедет специально нанятый кондитер.