Ветлужская Правда - Андрей Архипов

Мысли сотника неслись вскачь, как скаковые лошади, испугавшиеся неведомой опасности. То есть резво и в разные стороны, однако в результате все они все равно возвращались к тому, что произошло на пристани. Бикташ уже давно себе признался, что именно прозвучавшее обвинение сыграло важную роль в том, что он так и не распорядился заткнуть каленым железом говорливого ветлужского полусотника. Вдруг это правда? Вдруг Масгут действительно совершил этот бесчестный поступок и с помощью яда отправил на тот свет излишне болтливого разбойника и татя? Тогда тень подозрения падет и на самого сотника, за стол с ним будут садиться с опаской…

Как бы там ни было, Бикташа в тот момент будто мешком по голове стукнули! А если учесть, что до этого он был погребен под толстым слоем песка, то этого оказалось достаточно, чтобы чуть-чуть промедлить и в итоге оказаться перед нерадостным выбором: начать резню на пристани и потерять большинство своих ратников или… Или отступить, потеряв лицо в глазах окружающих, но зато сохранить воинов своего рода, без которых он сам ничего не значит.

«Эх, былого величия уграм не вернуть, да и как это сделать? Сила уже не за нами…»

Вновь в голове блеклыми картинками замелькали образы сползающего обрыва, растерянных ратников, забирающихся в лодью под прицелом ветлужских стрелков, и ярящегося Масгута. Истины ради стоило признать, что эти эмоции были в большей степени направлены на хозяев веси, однако люди сотника за него испугались и готовы были пойти наперекор булгарскому вельможе. У того был личный десяток охраны, воины которого хотя номинально и подчинялись Бикташу, но без колебаний срубили бы ему голову, доведись доверенному лицу наместника выразить в его сторону свое неудовольствие. Так что перед светлыми очами Масгута командир угров предстал не один, готовясь к самому худшему, однако… Однако тот просто рассмеялся, слегка пожурил его за промедление и сказал, что все было сделано правильно. Кровь не должна была пролиться. Еще не время…

Играл он с ним или действительно просчитал всю ситуацию? Сотник был уверен только в одном: пока оставалась возможность взять ветлужцев хитростью или нахрапом, Масгут не будет применять силу. Особенно после того, как ему донесли о проволоке, которую местные хозяева продавали на торгу почти по весу, будто обычные крицы железа. Именно тогда Бикташ получил приказ прижать торговцев на пристани: нужно было узнать в точности, откуда растут корни у этого товара. Слишком много было намеков на ушлых новгородцев, или, как их называли булгарцы, галиджийцев. Хитрые северяне вполне могли начать распространять свое влияние на эти земли. А вот этого допустить было никак нельзя, да и материал для первосортных кольчуг был бы не лишним, не говоря уже о других занятных вещицах…

Ветлужцы им этого не позволили. Однако Бикташ был уверен, что их покорность лишь вопрос времени и в противовес своей гордыне строптивцам на противоположную чашу весов придется положить очень весомую лепту. Скорее всего, такой ценой будет свобода или даже жизни, ибо заносчивое поведение на этом свете ни к чему хорошему не приводит.

Кроме того, надо было учитывать, что команду подвести этих воев под булгарскую руку отдал сам наместник, как только узнал о железной посуде, грудами наваленной на ветлужских лодьях. Против его воли не попрешь, а сам он не отступится, поскольку слишком много сладких тайн скрывается за хлипкими воротами захудалой веси. И эти тайны могут принести неисчислимые богатства. Пусть основное достанется наместнику, однако при успешном раскладе сотне Бикташа тоже должно что-то перепасть! Главное, удержать удачу за хвост и не дать ей обернуться и цапнуть острыми зубками наглеца, посмевшего ее задержать…

Поэтому когда Масгут сказал сотнику, что остался еще один, совсем крохотный шанс решить дело миром к их общей выгоде, тот не раздумывал, чтобы ухватиться за него. Точнее, за тот самый хвост, который должен принести достаток его роду, а ему самому почет и уважение до самых седин. Причем ни на миг не сомневаясь, что должен это сделать лично, не доверяя никому распоряжаться своей судьбой. Да и перед хитрым булгарцем надо было как-то оправдаться. Как бы Масгут ни уверял сотника, что совсем не сердится на игнорирование его приказов, Бикташ не сомневался, что эта мерзкая лисица выставит его перед наместником виновником всех их неурядиц. Даже в случае успеха могло оказаться, что вместо призрачной удачи перед ним маячил приманкой хвост этой тявкающей стервы… Как бы их отличить друг от друга?

Однако выбор пришлось сделать, и вот теперь он сидит в кустах и сквозь зубы ругается на всех доступных ему языках, кляня себя за то, что повелся на слова булгарского вельможи. Почему? Да потому, что интуиция во весь голос кричала об опасности того, что он вновь вернулся к ветлужцам. Точнее, на выселки, где проживает воеводская жена со всеми своими домочадцами. Именно из-за этой бабы он пробирался через мокрый лес, чавкающий под ногами грязной болотной жижей, и теперь кормит первых весенних комаров, не ко времени вылезших на белый свет. И именно на нее намекал Масгут, говоря о возможности подмять под себя ветлужцев.

Про эту черемиску хитрая бестия выспросила у бывшего буртасского десятника, подпаивая его сладким заморским вином. Так, на всякий случай… Однако пьяная болтовня падкого до хмельного лиходея пригодилась, да и сам он уже никому ничего не расскажет. Только вот лиходея ли? Ведь не своих же буртасы брали на копье? Или не брезговали ничем и даже не оглядывались в сторону Великого Булгара? Ныне там смута, и до Бикташа даже доходили слухи про то, что в Учеле кое-кто хвастал и более рискованным промыслом, так что…

Сотник усилием воли отогнал от себя опасные мысли и попытался осознать, что в предыдущих рассуждениях казалось ему неприятным. Возможно, расправа с буртасом, хотя Масгут и уверял его, что он к этому совершенно непричастен. Поить, мол, поил, а травить даже и не собирался, хотя если бы приперла нужда, то проделал бы это, совершенно не задумываясь. Так что скорее всего не врет…

Тогда умыкание жены у местного воеводы? Обычное дело по нынешним временам, даже князья и беки ради необходимого союза не гнушаются отдать младших сынков куда-нибудь на чужбину. Будет баба жить привольно вместе со своими детишками где-нибудь подальше от людских глаз… до тех пор пока воевода ведет себя смирно и выполняет то, что ему говорят. По слухам, он души в жене не чает, так что, глядишь, лет через пять можно будет допустить его к ней… Или отправить на небеса, если останутся малейшие подозрения в его благонадежности, по-разному может получиться.

Тихий шорох отвлек внимание сотника, и вскоре к нему под раскидистую ель гибкой змеей скользнул Арпад, возглавлявший пятерку взятых им с собой воинов. Большим количеством через земли ветлужцев было пройти трудновато, а меньшим… Не тащить же ему выводок местного воеводы на себе?

– Все тихо, – еле слышно зашептал Бикташу на ухо прильнувший к нему ратник. – Только тот купец, что с нами шел, зачем-то нагрянул к ней на подворье, да двое ветлужцев его сопровождают…

– Юсуф или?..

– Он самый. Но они в мыльне и, судя по тому, как она топится, не скоро оттуда выйдут. Дверь там крепкая и отворяется наружу, так что достаточно ее подпереть, и все… Сама судьба благоволит к нам, даже купца резать не придется! А больше в выселках никого! Я у дома к волоковому окошку подтянулся со стороны леса, так там только баб с дитями слышно! – Арпад на секунду замялся, уловив недоуменный взгляд сотника, и пояснил: – У них тут не землянка, а настоящий терем с высоким крыльцом, с обычными домишками ульчийцев ничего схожего!