Мыльный пузырь американского превосходства - Джордж Сорос

Впоследствии я свел группу западных экспертов с группами российских экономистов, разрабатывавших на конкурсной основе программы экономических реформ. Затем я добился, чтобы авторов наиболее перспективного российского плана экономической реформы, так называемого плана Шаталина, во главе с Григорием Явлинским пригласили на совместное заседание МВФ и Всемирного банка, состоявшееся в Вашингтоне в 1990 году. План предполагал раздел Советского Союза с последующим объединением новых независимых государств в экономический союз. Кончилось все тем, что президент Горбачев отверг этот план. Получи тогда план более активную поддержку в Вашингтоне с обещанием столь необходимой экономической помощи, беспорядочного распада Советского Союза, возможно, и не произошло бы.

После распада Советского Союза и окончания холодной войны Соединенные Штаты остались без врага, который позволял им олицетворять одновременно и сверхдержаву, и лидера свободного мира. Такая перемена застала нас врасплох. Мы никак не могли решить, какая из двух ролей нравится нам больше, и попытались играть и ту и другую. Однако условий, которые делали эти роли неразделимыми, больше не существовало.

Во времена холодной войны свободный мир, стоящий перед угрозой уничтожения, искал защиты у сверхдержавы. Западные демократии объединились в НАТО – альянс, который явно подчинялся США. С исчезновением угрозы советского вторжения исчез и главный побудительный мотив объединения Запада под американским руководством. У стран пропал стимул, заставлявший их подчиняться воле сверхдержавы. В результате НАТО изменило свой характер. Оно стало более походить на многостороннюю организацию. Это со всей очевидностью показал конфликт в Косово, где все серьезные боевые приказы проходили сложную процедуру утверждения, а Пентагон был не слишком искренним в своей поддержке военных усилий. НАТО потеряло ту привлекательность, которой обладало во времена холодной войны, и администрация Буша стала относиться к этой организации как к еще одному международному институту.

Чтобы восстановить тот образ, который США имели во времена холодной войны, они должны стать лидером сообщества демократий и соответствующим образом изменить модель своего поведения. Им следует выстраивать реальные партнерские отношения и самим соблюдать те правила, которые предлагаются другим. Поскольку мирное сотрудничество не всегда приносит результат, Соединенным Штатам необходимо поддерживать свою военную мощь, однако она должна служить делу защиты справедливого мирового порядка и именно так должна восприниматься остальным миром.

Такое видение роли Америки противоречит идеологии администрации Буша, которую я охарактеризовал выше как примитивную форму социального дарвинизма: выживание наиболее приспособленных – результат соперничества, а не сотрудничества. Холодная война очень хорошо подходила под эту парадигму. Она по сути была состязанием двух сверхдержав и двух мировоззрений, одно из которых основывалось на идее свободной конкуренции, а другое – на обещании социальной справедливости, достигаемой через централизованное планирование. Внешнеполитическая платформа 2000 года, опираясь на которую тогдашний губернатор Буш пришел к власти, нацелена на возврат счастливых деньков холодной войны, но все дело в том, что они безвозвратно ушли в прошлое. Наш образ необходимо строить исходя из других посылок.

Провал модели централизованного планирования вовсе не доказывает правильности модели свободного предпринимательства, несмотря на то что в этом уверены те, кто воспринимает холодную войну как противоборство между капитализмом и социализмом. Есть более продуктивное видение мира. Оно строится на постулате о неотъемлемой ошибочности, в соответствии с которым все наши концепции имеют те или иные пороки. Иными словами, обе модели, а именно коммунизм и свободное предпринимательство (последнее я переименовал в рыночный фундаментализм), несовершенны, при этом несовершенство одной может компенсироваться лишь элементами другой. Коммунистическая модель, без сомнения, проигрывает модели, основанной на свободном предпринимательстве. Но это происходит лишь потому, что последняя меньше подвержена догматизму и экстремизму, чем коммунистическая модель. Для существующих рыночных систем хозяйствования характерно широкое регулирование и другие формы социального вмешательства, а не свободное преследование личных интересов.

На мой взгляд, победа Запада скорее связана с тем, что он олицетворял собой открытое общество, а советская империя – закрытое. К сожалению, мое видение мира нельзя назвать общепризнанным. Фридрих Хайек, апостол свободного предпринимательства, был несравненно более влиятельным, чем Карл Поппер, философ открытого общества.[77]

После избрания Рональда Рейгана в США и Маргарет Тэтчер в Великобритании рыночный фундаментализм стал господствующим убеждением Запада. Умы, породившие «Новый курс», ООН и план Маршалла, похоже, утратили способность генерировать идеи, которые можно превратить в реальность. Не то чтобы либерализм был поставлен вне закона (мы все-таки не закрытое общество), он просто превратился из призыва к сплочению в политический пассив. Даже политические левые, президент Клинтон в США и новые лейбористы Тони Блэра в Великобритании, приняли некоторые догматы рыночного фундаментализма. Они занимались поиском третьего пути, который позволяет избежать крайностей и социализма, и рыночного капитализма. К сожалению, третий путь лишен логики и ясности первых двух, а потому никогда не отличался притягательностью. Я уверен, что концепции рефлексивности, неотъемлемой ошибочности и открытого общества могут стать основой связного мировоззрения и вернуть к жизни старомодный либерализм.

Когда Клинтон занял президентское кресло, он не придавал должного значения вопросам внешней политики. У него была внутренняя программа, а все, что касалось международных кризисов, он перекладывал на плечи своего советника по национальной безопасности Энтони Лейка. Президент недооценил исторического значения окончания холодной войны; повышение конкурентоспособности Америки заботило его больше, чем изменение мирового порядка. Все же его взгляды менялись с течением времени. Постепенно до него дошло, что у американского президента значительно больше возможностей для воздействия на международное положение, чем на положение внутри страны. Он лично принял участие в урегулировании ситуации в Северной Ирландии и разрешении израильско-палестинского конфликта. Роль миротворца соответствовала его характеру, и в урегулировании обоих конфликтов был достигнут значительный прогресс. В Северной Ирландии мирный процесс продолжается, хотя о достижении заветной цели говорить пока еще рано. В Израиле, когда примирение стало вполне реальным, израильский экстремист убил премьер-министра Рабина. Президент Клинтон до последнего дня пребывания у власти не оставлял попыток довести дело до конца, но подобраться к цели так близко, как накануне убийства Ицхака Рабина, уже не удалось. В конце концов у президента Клинтона все же появилось ясное видение внешней политики, но к тому моменту историческая возможность, предоставленная крушением советской системы, была упущена.