Вита. Книга вторая - Надежда Черпинская

И Ева сразу метнулась к нему. Встретившись с ней глазами, он добавил, покачав головой:

–  Нет, спасибо – у себя отлежусь.

– Ева, будет сильно болеть, зовите меня сразу, хоть среди ночи! – Лиза сочувственно коснулась плеча Черновой, и ей тоже сразу стало немного легче.

– Да, конечно! Спасибо, Лиза! Спасибо, Таисия Андреевна! – Ева подхватила Эриха под руку, с тревогой поглядывая на его побелевшее лицо.

– Фея моя, – грустно улыбнулся Эрих, едва оказались в коридоре, – ну, перестань! Честное слово, на тебя смотреть больнее, чем вот это всё! Ева, всё хорошо… Правда!

– Ничего не хорошо, – вздохнула Ева, отводя взгляд. – Пойдём домой? Тебе лечь надо…

– А ты со мной приляжешь? – шутливо подмигнул он.

Ева улыбнулась, отгоняя тьму, окружившую её косматым коконом:

– Если только сказку перед сном рассказать…

Он внезапно посерьёзнел, поймал её руку, прижал к губам ладонь.

– Я тоже тебя люблю!

– Разве я это говорила? – она улыбнулась насмешливо и нежно, а на глаза навернулись слёзы.

– Я так услышал…

Эрих взял с Виты обещание, что одна она больше туда не сунет нос. И она пообещала – пока он не выздоровеет, в Запределье ни ногой.

Собственно, её и уговаривать не требовалось. Возвращаться туда, к заветной двери, ведущий в неизвестность, совершенно не было желания.

Но об этом она ему говорить не стала.

Эриху и так пакостно, чтобы ещё своими страхами и упадническим настроением добивать.

К счастью, рана заживала, и довольно быстро. Похоже, их страхи, что вместе с проклятием могло уйти и его бессмертие, и его неуязвимость, и его способность к быстрой регенерации, были напрасны. Эрих сохранил свою живучесть и быстро шёл на поправку.

Но пока он вынужден был отсиживаться в Крепости, и это его выводило из себя. Нет, он не жаловался, не ругался, но Ева чувствовала, как внутри него беснуется, как море в шторм, эта ледяная ярость.

Тем более что новости каждый день поступали одни хуже других.

В Вашингтоне появилась какая-то неведомая и невидимая нечисть, убивавшая, просто соприкоснувшись с человеком. Нападала и ночью, и днём. Что это такое, никто не знал. Как уничтожить, естественно, тоже. Никакого спасения от этой заразы не было. За три дня выкосила половину населения города. А потом исчезла столь же неожиданно. И теперь оставалось лишь гадать, где это всплывёт в следующий раз.

В Пекине началась новая эпидемия неизвестного вируса. Уже десятая вспышка, кажется… Ева мысленно пробежалась по всем новым неведомым болезням, обрушившимся на население планеты за этот месяц.

Ну, точно – юбилейный десятый вирусняк. Может, им уже названия и классификации давать нет смысла – просто номера?

Про бунты, митинги и всяческие стычки уже никто даже не упоминал. Уровень агрессии в обществе давно перевалил все мыслимые и немыслимые границы.

А потом вдруг... цунами. Цунами в акватории Средиземного моря.

Такое мощное и разрушительное, что смело прибрежные поселения почти в двух десятках стран. Вот уж чего никто не ждал!

Море оно, конечно, всегда море, но ведь всё-таки… не океан.

Разрушения были страшные. К жестокому удару водной стихии оказались совершенно не готовы. Европа ушла в глубокий траур.

В социальных сетях всё чаще звучали слова «конец света» и «Судный день». На улицах появились сотни фанатиков, истово призывающих молиться, ибо апокалипсис грядёт.

Люди, выжившие после землетрясения, наводнения и атак нечисти, находились в таком ужасе и отчаянии, что готовы были схватиться за любую возможность выжить. Интернет заполнили съёмки того, как толпы несчастных собирались на площадях и в самых крупных храмах и устраивали круглосуточные бдения.

– Не удивлюсь, если скоро запылают костры инквизиции, – скрипнул зубами Эрих.

– Людям надо верить во что-то… В кого-то сильного, способного защитить, – возразила Ева. Добавила с грустной улыбкой: – Не у всех же есть ты! И им нужно знать, что они не одни, поддерживать друг друга в трудный час.

– Хорошо звучит, Ева, – покачал головой Эрих. – Только вот, на деле, перед лицом опасности и угрозы жизни люди про всякое единение, как правило, забывают. И становится сразу человек человеку – волк, и каждый – сам за себя. Слишком опасные сборища. Фанатизм ещё никогда не шёл никому на благо. Во имя добра и веры было столько крови пролито, сколько злу и не снилось. Скоро они примутся искать виноватых.

– Скажи ещё, начнут приносить жертвы, – усмехнулась Ева. – Мы же не в Средневековье живём.

– Ева… – вздохнул Эрих, – люди не меняются. Меняются только отдельные личности. Но человечество в массе своей остаётся всё той же жаждущей крови толпой, готовой уничтожить всякого, кто мешает их благополучию и покою. И если кто-то призовёт убить сотню, чтобы выжили тысячи, поверь, про жалость никто и не вспомнит!

– Никогда не понимала, эту тягу к кровопролитию. Как можно желать чьей-то смерти, боли, мучений?

– О, не скажи! – жёстко ухмыльнувшись, Эрих перешёл на уже хорошо знакомый Еве поучительный тон «великого магистра Йоды». – Кровавые жертвы – это огромный выплеск энергии. Пожалуй, это можно сравнить с высвобождением энергии при взрыве ядерной или водородной бомбы. И желающих вкусить этой энергии всегда было больше, чем достаточно. Причём по обе стороны баррикад. Жертвы в равной степени любит и принимает и Зло, и Добро. И простые смертные тоже, кстати. Да, люди тоже улавливают эту силу крови и не против её почерпнуть. Недаром раньше ходили смотреть на гладиаторские бои или публичные казни.

Ева, может быть, и хотела бы возразить, но понимала, что он снова прав.

– Причём, если уж откровенно, – продолжил Эрих, – жертвы – это чаще всего как раз про божественное, про Добро. Религия обожает жертвы. Распинать своих пророков, замучить до смерти, а потом молиться на них, как на великих героев. У Дьявола методы другие. Ты уже это знаешь. Он пожирает души иначе: ломая, коверкая, искажая, извращая саму суть. Пускает в ход всё возможное оружие: давит сомнениями и страхами, прельщает соблазнами, поощряет слабости, лишает силы и уверенности. Попросту разрушает, как личность, и тогда забирает в своё полное распоряжение. Этакий стервятник, который терпеливо ждёт, пока его добыча уже не сможет оказать сопротивления. И даже любовь в его руках становится смертельным оружием. Люди порой творят поистине чудовищные вещи ради тех, кого они любят, – он вздохнул печально, – да и с самими возлюбленными тоже. Любовь иногда приобретает такую искажённую форму, что становится хуже ненависти и жестокости.

Да, и снова ведь прав! Сколько страшных преступлений было совершенно «во имя любви»! На какие злодеяния толкает людей ревность, собственничество, зависть, обида, когда тебя отвергают. И всё это подаётся под вывеской «любви и страсти».