Королевский пират - Раймонд Фейст

- В свое время сек я и вашего батюшку, ваше высочество, и вашего дядюшку короля, да продлят боги его дни! Так что подите-ка сюда по-хорошему да подставьте мне свою спину. Высеку и вас, коли уж вы этого заслужили.

Светало. Сквайры мчались наперегонки через замковый двор, чтобы предстать перед строгим сенешалем. Тот должен был уведомить их, не поступало ли от герцога или Маркуса каких-либо особых распоряжений на их счет. Обычно поутру еще до рассвета Николас и Гарри застывали у дверей спален своих господ, словно два изваяния, дожидались пробуждения герцога и Маркуса и в течение дня повсюду их сопровождали, чтобы выполнять их приказы и поручения, но случалось, что поздней ночью, когда сквайры уже затворялись в своих каморках, герцогу приходило на ум отправить их на следующее утро с каким-нибудь делом в кузню, на конюшню или в город. В таких случаях он поручал дворецкому передать им свой приказ.

Вбежав в коридор, куда выходила дверь рабочего кабинета Сэмюэла, они увидели, что старик возится с тяжелым висячим замком. Бывало, что, промешкав, они появлялись здесь с опозданием, когда дворецкий уже восседал за своим массивным письменным столом. За подобную провинность всякий раз приходилось расплачиваться их спинам.

Старик с насмешливой улыбкой кивнул юношам и, еще немного поколдовав над замком, отпер дверь и вошел в свой кабинет. Оруженосцы остановились у порога.

- Ну что ж, похоже, на сей раз вы проявили похвальную расторопность, - Сэмюэл уселся за стол и обратил к мальчикам полувопросительный взгляд.

- У вас есть для нас какие-нибудь распоряжения, сэр? - почтительно поклонившись, спросил Гарри.

Дворецкий кивнул.

- Гарри, тебе надлежит сей же час отправиться в гавань и узнать там, прибыл ли к нам корабль из Карса. Его ожидали еще вчера, и герцога это опоздание начинает тревожить. - Гарри, не полюбопытствовав даже, какое поручение будет дано его другу, чтобы не навлечь на себя гнев скорого на расправу Сэмюэла, стремглав выбежал в коридор, и дворецкий обратился к принцу: - А вы, Николас, ступайте к своему господину.

Принц заторопился ко входу в покои герцога. Лишь теперь, вовремя домчавшись до кабинета дворецкого и тем благополучно избежав наказания за мешкотность, он почувствовал, что смертельно устал. Николас никогда не был приверженцем раннего вставания. Напротив, дома в Крондоре он всегда пользовался любой возможностью подольше поваляться в постели. И потому эти каждодневные подъемы за час до рассвета вконец его изнурили.

После того памятного утра, последовавшего за торжественным обедом в честь их прибытия, когда ему пришлось четырежды проехать верхом по главной улице городка, он больше не испытывал того острого чувства новизны, что охватило его при виде незнакомых улиц и странных, приземистых строений. Служба герцогу отнимала у него столько сил, что он просто принужден был отдавать ей также и все свои помыслы, все стремления и чувства. Ни на что другое у принца просто не оставалось времени. С самого раннего утра и до ужина он то сломя голову куда-то мчался - пешком ли, верхом или в повозке, - то неподвижно стоял у дверей в герцогские покои, кабинет или оружейную и как мог старался отогнать от себя сон. Он не ожидал, когда отправлялся из Крондора в приграничный Крайди, что служба его здесь окажется именно такой, но не в силах был отчетливо припомнить, чего иного он от нее ждал и как представлял ее себе.

Он остановился у дверей в спальню Мартина и Брианы. Герцог и герцогиня наверняка уже пробудились и оделись и вот-вот должны были выйти. Николас повернулся к высокому окну и выглянул наружу. Внизу был виден замковый двор, а дальше, за крепостной стеной, - широкая дорога и за ней город. Николасу приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть черепичные крыши у заставы. В этот предутренний час все окрест окутывала зыбкая туманная мгла. Пройдет немного времени, и солнце зальет побережье яркими лучами. Но может статься, что оно во весь день так и не выглянет из-за туч, и тогда сырой туман не рассеется до следующего утра. В этих краях никогда нельзя было знать заранее, каким окажется наступающий день;

Принц зевнул и потянулся. Как бы ему хотелось сейчас улечься на свой жесткий тюфяк и позабыть обо всем на свете! А еще лучше было бы свернуться калачиком на мягкой, широкой кровати в спальне крондорского замка. Или же так: заснуть на тюфяке в каморке, а проснуться в своей спальне в Крондоре. Однако все эти мечты были равно неосуществимы, и принц вздохнул. День еще только занимался, и до отхода ко сну было так далеко! Но Николас не мог не признать, что в его целодневной занятости имелись и свои хорошие стороны. Он поймал себя на том, что давно уже не вспоминал о доме. У него просто не было времени тосковать о привольной жизни в Крондоре. А к вечеру он уставал настолько, что с наслаждением вытягивался на соломенном ложе, которое в эти мгновения не казалось ему ни узким, ни жестким, и засыпал как убитый.

Николаса смущало и озадачивало то, что Мартин оказался вовсе не таким, каким он запомнил его по их прежним встречам. С тех пор, как герцог четырнадцать лет назад посетил Крондор, Николас привык думать о нем как о веселом, добродушно-открытом, улыбчивом великане. Случалось, дядя сажал его верхом к себе на шею или поднимал на руки и подбрасывал высоко в воздух. После этого довольно продолжительного угощенья, во время которого они с племянником так сдружились, Мартин всего однажды побывал с кратким визитом при дворе Аруты, но Николас тогда хворал и лежал в постели. Они почти не виделись. Дядя лишь на несколько минут зашел к нему в спальню, чтобы поздороваться и расспросить о самочувствии. Нынче же в их отношениях не осталось и следа былой задушевности и теплоты. Герцог Крайдийский предстал перед младшим племянником в совершенно ином свете.

В отличие от старика Сэмюэла, Мартин, что бы ни случилось, никогда не давал воли гневу, не говорил никому ни одного грубого слова и уж тем более не срывался на крик. Он даже голоса ни разу не повысил. И вместе с тем, если Николас или Гарри допускали какой-нибудь промах или, хуже того, проявляли небрежение и нерадение к своим обязанностям, Мартин порой так взглядывал на провинившегося, что тот почитал бы за счастье тут же на месте провалиться сквозь землю. Иногда же в подобных случаях его светлость молча и осуждающе поворачивался к виновному спиной. Гарри и Николас сошлись на том, что предпочли бы этому безмолвному назиданию любое, пусть самое чувствительное внушение со стороны Сэмюэла.

Рыжекудрому Гарри, как считал Николас, изрядно повезло: он ведь был назначен в оруженосцы к Маркусу и потому гораздо реже, чем его прежний господин, становился объектом неудовольствия сиятельного герцога. Что же до Маркуса, то он, в отличие от отца, был куда как щедр на замечания и выговоры, когда Гарри по его мнению этого заслуживал. Кое-кто из замковой челяди охотно объяснил двоим крондорцам причины чрезмерной резкости, требовательности и придирчивости юного Маркуса по отношению к ним. Дело было в том, что до приезда принца и его спутников в Крайди Маркус сам служил оруженосцем при Мартине. Возможно, он успел во всех деталях постичь обязанности, налагаемые на юношу этой должностью, и неукоснительно их выполнял, а теперь требовал того же и от них. А быть может, Маркусу, напротив, не раз случалось оплошать и оказаться объектом невысказанного неодобрения герцога, и нынче он решил выместить на принце и Гарри все свои былые обиды. Но что бы там ни было, они взяли себе за правило сносить все его придирки с терпением и кротостью и ни в чем ему не перечить, как и подобало настоящим сквайрам. Лишь однажды Николас пробовал было объяснить их некоторую нерасторопность тем, что они здесь чужие и не знают толком местоположения дворовых служб и помещений в замке. На что Маркус холодно возразил: