Кот, который любил Брамса - Лилиан Джексон Браун

– Так, значит, Минни К. была…

– Бабушкой Фанни. Очень приветливая леди, если верить рассказам. Вы можете прочитать об этом в библиотеке, в отделе местной истории. Отец Фанни унаследовал салун, но разорился во времена сухого закона. К счастью, Фанни передался от деда талант делать деньги, и когда она вернулась сюда в возрасте шестидесяти пяти лет, то могла купить и продать что угодно и кого угодно.

Возвращался в каменный дом Квиллер упругим шагом. Журналисту ничего так не поднимает настроение, как сочная, свежая новость, даже если она не для печати.

Розмари тоже была в необычайно приподнятом настроении, когда они собрались домой. Такой чудный визит, такой чудный дом, полный старинных вещей! Франческа подарила ей стаффордширский кувшин из своей коллекции – кувшин, который, по мнению Розмари, был просто чудо, а по мнению Квиллера – воплощение уродства.

– Я с самого обеда хочу есть, – пожаловался он, – а перекусить нам надо пораньше, потому что к семи приедут Ник и Лори. Давай завернем в «Старую мельницу».

Ресторан помещался в настоящей каменной мельнице с водяным колесом и выглядел очень живописно, но меню оказалось самым заурядным; куриный суп с лапшой, рисовый пудинг и всё такое прочее.

– Я возьму только салат, – объявила Розмари.

– А я закажу вульгарную свиную отбивную с картофелем и отварным зелёным горошком, – решил Квиллер. – Это фирменное блюдо в здешних краях. Почему бы тебе не взять куриный салат «жюльен»? Скорее всего это обычная смесь увядшего латука и парниковых помидоров, приправленная чёрным перцем, где не отыщешь и кусочка курицы. Заправку к ней привозят в бутылках из Канзас-Сити, а сверху её посыпают тертым пармезаном, напоминающим опилки. Здесь же раньше была лесопилка,

– О Квилл, ты просто невыносим! – возмутилась Розмари.

– О чем же вы, эмансипированные женщины, беседовали, пока я прогуливался?

– О тебе. Тётя Фанни считает тебя необыкновенно талантливым, исключительно искренним, добрым и чувствительным. Ей даже нравится твоя оранжевая кепка. Она говорит, что в ней ты выглядишь очень импозантно.

– Ты сказала ей про исчезнувший топор?

– Да. Она объяснила пропажу. Оказывается, Историческое общество попросило топор для своего музеи, и Том забрал его.

– Могла бы и мне сказать. А как насчёт этих исследователей подводного царства?

– Они обратились в мусвиллскую риэлторскую фирму и попросили снять им дом на лето. Но оказались на редкость беспокойными жильцами. Особенно их девицы. Я даже не хочу повторять то слово, которым она их обозвала.

– Ну что ты, скажи!

– Нет.

– Ну хотя бы первую букву.

– Ни за что. Ты нарочно меня дразнишь.

Квиллер хмыкнул. Ему очень нравилось поддразнивать Розмари. Она была живым воплощением настоящей леди образца 1902 года.

– Мне ещё много нужно рассказать тебе, – продолжала Розмари, – но лучше не здесь.

Они продолжили путь домой, и он вернулся к разговору:

– Ну, рассказывай! Кажется, вы с Фанни нашли общий язык.

– Она считает, что мы с тобой помолвлены; и я не стала её разубеждать, потому что хотела заставить её разговориться. Мне польстило, что она отнеслась ко мне с таким доверием.

– Молодец! И что же она тебе поведала?

– Способ, каким добивается своего. Она манипулирует людьми, давая щедрые обещания одним и запугивая других. Каждый к чему-то стремится или что-то скрывает, говорит она. Весь фокус в том чтобы найти у человека его слабое место. Мне кажется, у неё это своего рода хобби.

– Вот старая негодница! Значит, политика кнута и пряника!

– Конечно, эта политика работает лучше, если у тебя денег куры не клюют.

– Ещё бы! А какая не работает?

– Она показала мне золотой пистолетик, который носит с собой, чтобы при случае пугнуть кого надо. Как бы в шутку.

– Своеобразное чувство юмора. А что она говорит об убийстве Данфилда?

– О господи! Она яростно его ненавидела. Так разошлась, что я испугалась, как бы её не хватил удар.

– Бак оказался единственным, кем она не смогла манипулировать.

Розмари хмыкнула:

– Он обвинил её в том, что она выращивает у себя во дворе марихуану. Представляешь?

– Вполне.

– А об убийстве она сказала: тот, кто играет с огнём, рискует обжечься, а потом употребила очень грубое выражение. Я пришла в ужас.

Квиллер улыбнулся в усы. Он вспомнил, что Розмари очень легко «приходит в ужас».

– Такая милая старая дама, – продолжала Розмари. – Где она набралась подобных слов?

– Вероятно, в Нью-Джерси.

Рассказывать можно было ещё о многом: библиотека из четырёх тысяч переплетенных в кожу и непрочитанных томов; четыре шкафа с экзотическими нарядами тети Фанни; коллекция стаффордширской керамики в комнате для завтрака, предмет зависти трех крупнейших музеев; старинное серебро в столовой…

– Стоп! – воскликнула Розмари, когда они подъехали к индюшачьей ферме, – Пойду посмотрю, нет ли у них разделанной индейки. Тогда я тебе приготовлю её перед отъездом.

Квиллер въехал во двор, остановил машину рядом с неизбежным синим грузовиком.

– Только побыстрей. Уже скоро семь.

Возле рядов птичьих клеток стоял металлический сарай с табличкой на дверях: «Оптовая и розничная продажа». Внутри кто-то ходил.

Розмари влетела в сарай и ровно через две минуты выскочила обратно с объёмистым пакетом в пластиковом мешке. На ней, что называется, лица не было.

– Увези меня отсюда, пока меня не вырвало, – потребовала Розмари; бросив пакет на заднее сиденье, – Вонь там невероятная!

– А почему на индюшачьей ферме должно пахнуть как в розарии?

– Можешь не рассказывать мне о птичниках, – возмутилась Розмари. – Я выросла на ферме. Это что-то совсем другое.

До самого дома она была необычно молчалива.

– Я хочу переодеться до их приезда, – сказала она. – Такое ощущение, что на мне надето что-то красное.

Квиллер протянул ей ключ:

– Иди в дом и переодевайся. Я принесу птицу. Надеюсь, она влезет в холодильник.

Розмари поспешила к дому и вошла на веранду. Через мгновение раздался её отчаянный крик.

– Розмари! Что случилось? – бросился за ней Квиллер»

– Смотри! – показала она на запертую дверь.

С балки веранды свисала веревка, на которой болталось повешенное за шею маленькое животное…

– О боже! – простонал Квиллер. Он почувствовал приступ тошноты. – Это же дикий кролик! – изумлённо произнес он.