Всеобщая история стран и народов мира - Оскар Йегер

Общее политическое положение

Повсеместное распространение этих колоний, предназначенных не только для военных целей, но и служивших рассадником римской цивилизации посредством населяемых в колонии и прикрепляемых к земле римских граждан, служит лучшим доказательством того, что промежуток времени от 343 до 264 гг. до н. э. был для Италии не только эпохой опустошений и насилий, но и эпохой прогресса и дальнейшего преуспевания. То же самое можно сказать и о Востоке в период, последовавший за смертью Александра Великого: с первого взгляда видна только спутанная борьба разнузданного себялюбия, смешение эллинских и восточных пороков при новых царственных дворах, падение идеалов и условий народной жизни, напоминавших о лучшем и более здравом времени. На самом же деле это было не совсем так. Немногих лет завоевательной и правительственной деятельности Александра Великого было достаточно, чтобы уничтожить преграды, существовавшие между народами, чтобы проложить во все стороны новые пути для торговли и международных отношений, и особенно для того, чтобы открыть весь мир как громадное торжище и поприще для развития бесконечной деятельности эллинского духа, до того времени находившего себе применение только в ничтожных усобицах, внутренних смутах, племенной ненависти или борьбе политических партий. Бесчисленные походы, битвы, разорение городов и опустошение областей в течение 40-летней борьбы диадохов не способны были изгладить то, что пробужденное к энергичной деятельности человечество, поднятое в царствование Александра на высшую ступень культуры, было способно произвести в один год путем частной предприимчивости и трудолюбия. Об этой деятельности – об усердном труде миллионов безымянных людей – история не может ничего сообщить. В сохранившихся летописях отдаленного прошлого лишь изредка, и то случайно, луч света освещает эту сторону исторической жизни. Можно, однако, представить ее себе во всей полноте, если вспомнить, сколько новых городов в сравнительно короткий промежуток времени было основано на громадном пространстве царства Александра. На нем возросло теперь несколько больших и много маленьких самостоятельных государств, которые при всем своем разнообразии должны были во всяком случае не препятствовать, а, наоборот, способствовать распространению известного рода одинаковой эллинистической культуры, с ярко греческой окраской. Распространению этой культуры должен был в значительной степени способствовать и тот монархический характер, который носили на себе все новые возникшие на Востоке государства. Если эта эллинистическая культура и для самого Александра являлась одним из средств объединения, одним из способов управления его обширной монархией, то тем более она должна была иметь значение для новых монархов, которые и для войны, и для мира, и для пополнения войска, и для украшения своих резиденций нуждались во всякого рода «технитах» – наемниках и ученых, художниках и ремесленниках, и находили их преимущественно на древнегреческой почве. Частые войны также вызывали потребность в своих специальных технитах, в виде наемных и постоянных войск, и благодаря именно таким войскам эти войны не прерывали мирных занятий граждан, как это бывало во время войн между греческими городами. То отвращение от политической деятельности, которое можно уже заметить в афинском обществе демосфеновского времени, еще сильнее проявилось в новейших эллинистических монархиях. Та нравственная сила, которая обращалась на политическую деятельность и часто расточалась на нее впустую, теперь обратилась на более производительную частную деятельность. Люди стали гораздо более своекорыстными, материальными, более пристрастными к наслаждениям, но зато и более старательными и более искусными в своей трудовой деятельности.

Запад и эллинское влияние

В противоположность этому монархическому и космополитическому развитию в восточной части современного исторического мира, на Западе из основ строго замкнутой народности возникал республиканский Рим и возрос до значения державы, которая, особенно со времени последней войны, все больше и больше начинала привлекать к себе внимание всех царей и народов. И сам город Рим, и римское государство в последние полвека успели существенно преобразиться. Жизнь среди стен, которыми царь Сервий Туллий обнес семь римских холмов, приняла совсем иной характер с тех пор, как Рим стал столицей союза областей и городов, простиравшегося от северных отрогов Апеннин до Регийского пролива на юге. Этот характер жизни был в зависимости, главным образом, от двух начал: от религиозного культа и от политики. Праздничные богослужения и процессии, жертвоприношения перед алтарями быстро выраставших в Риме святилищ, совещания жрецов, вызываемые какими-нибудь явлениями, требовавшими тщательного обсуждения с религиозной точки зрения, – и рядом с этим деловая, гражданская жизнь в виде заседаний сената, народных собраний, торжественных вступлений в должность или сложения с себя должностей высшими сановниками; или же военная жизнь – набор войск и торжественное принесение присяги новобранцами, выселения из Рима военных колоний… Изредка же радостное и трогательное зрелище триумфального вступления в Рим полководца-победителя, за колесницей которого следовало его торжествующее войско, – вот те впечатления, которые являлись в Риме ежедневными, происходили на глазах у всех граждан и у постоянно возраставшего наплыва заезжих иноземцев. Под этими же впечатлениями вырастало и римское юношество. В городе в это время все улицы были вымощены, два водопровода уже проводили в него воду. Особенно изменился форум – этот главный центр города: статуи именитых мужей, в том числе и греческих знаменитостей, украшали его, здесь же находилась особая трибуна, которая называлась грекостасис и предназначалась для именитых гостей из иноземцев, которым почему-либо было интересно взглянуть на форум и послушать, что на нем говорилось.

На этой трибуне появлялись и иноземные послы. Так, например, здесь в 273 г. до н. э. все видели послов, присланных в Рим из Александрии, от двора Птолемеев. Греческое влияние в это время начинало возрастать. С 269 г. до н. э., с введения ценности на серебро, Рим вступил в круг эллинской монетной системы, и в то же время монетным дворам в союзных и подвластных Риму общинах было дозволено чеканить только разменную монету.

Даже и в области народных нравов и народных увеселений подражание грекам становилось все более и более заметным: возлежание за столом вместо сидения, надгробные надписи, бег колесниц во время главного празднества «римских игр»; и уже с 364 г. до н. э. явились на площадях Рима деревянные подмостки для всякого рода свободных художников (spatiatores, grassatores), выступавших для забавы народа. Эти забавы вскоре были сначала дополнены, а потом и вытеснены настоящими театральными зрелищами. О поэзии, да и вообще о литературе, еще почти не слышно. Из поэтических форм известен только один в высшей степени однообразный размер, который был уместен только на надгробных надписях, для придания им большей торжественности, но не годился для поэтического вдохновения, например: «Cornelius Lucius Scipio Barbatus».

Жалки были и начинания исторического повествования, которые относятся именно к этому времени, когда и народ, и его руководители дожили до полного государственного самосознания и вместе с тем до убеждения, что божество удостаивает их родной город своего особого благоволения. Эти начинания не заслуживают даже и названия литературы, т. к. и они находились на той ступени развития, когда еще не могли служить для чтения или для целей внутреннего развития, а только для удовлетворения непосредственно практических потребностей. Писали в Риме много и писать стали очень рано. Так, например, неизбежно приходилось вести списки должностных лиц, и они послужили основанием краткой хроники, ведение которой входило в круг обязанностей греческого сословия. Но этого было недостаточно, чтобы сохранить в народной памяти сведения о древнейшем периоде его истории, который и тогда уже заслуживал серьезного исследования. О таком исследовании и помину не было, но зато не было недостатка в литературном усердии греков, которые охотно принялись за пополнение римской истории своими троянскими легендами и родословными таблицами, своими истолкованиями и измышлениями смелой фантазии. В 296 г. до н. э. на форуме было выставлено медное изображение обоих богов-близнецов (Ромула и Рема) с волчицей, будто бы вскормившей их. Следовательно, легенда об основании Рима в эту пору получила уже известного рода значение. Она тотчас же глубоко укоренилась в народе, т. к. была вызвана к жизни греческим искусством и стояла в полном соответствии со всеми веяниями времени, отовсюду наносившими семена эллинской культуры. Несколько лет спустя, в 293 г. до н. э., из расплавленного оружия и доспехов самнитов на Капитолийском холме было отлито колоссальное медное изваяние Юпитера, которое видно было даже с окрестных высот. В это же время художник из патрициев, принадлежащий к древнейшей патрицианской семье Фабиев, берется за кисть, чтобы расписать стены одного из капитолийских храмов – ясное доказательство того, как сильно уже действовало греческое влияние на высшие слои римского общества. Что же касается греческого языка, который приобрел в то время всемирное значение и был понятен всем от Геркулесовых столпов до устья Инда, то потребность в нем уже в такой степени ощущалась в Риме, что сюда стали стекаться греческие преподаватели (grammatici) для обучения римлян греческому языку. Об одном из них, некоем Андронике, известно даже столько, что в общих чертах можно проследить его жизнь. Этот Андроник находился в числе тех военнопленных, которых в 272 г. до н. э. римляне увели из Тарента. В качестве раба он попал в дом весьма значительного человека, Марка Ливия Салинатора (о нем еще придется говорить впоследствии), обучал детей и, когда был отпущен на волю, то принял имя своего господина. Марк Ливий Андроник и после своего освобождения от рабства жил на средства от преподавания греческого языка, как, вероятно, и многие другие. В виде пособия к своему преподаванию он составил учебную книгу, нечто вроде перевода Одиссеи сатурнинским стихом; кроме того, он был и актером, и автором произведений для сцены. И, несмотря на то, что он, по-видимому, был человеком необширного ума и весьма ограниченного образования, ему все же выпало на долю быть первым посредником в пересаждении произведений греческого духа на римскую почву.