Ночь последнего дня - Татьяна Полякова

Он встал, но вдруг замешкался, и с красноречием вышланеувязка, он явно подыскивал слова. Потом спросил серьезно:

— Ты не боишься, что я влюблюсь в тебя?

— Немножко. И это доставляет известное удовольствие.Разве нет?

— Мучить такого беднягу, как я, для тебяудовольствие? — засмеялся Борька.

— Не прикидывайся, в твоих глазах таится страшнаяугроза женщинам.

— Ты чувствуешь угрозу своему покою? —насторожился он.

— Боюсь, моему покою пришел конец, — порадовала я.

— Это шутка, да?

— Разумеется. Мы идем или так и будем стоять столбом?

В ресторан мы так и не попали. Для начала решилипрогуляться. Свернули к реке, любовались звездами и занимались прочимиглупостями. То, что мне это нравилось, более или менее понятно — в то время,когда другие девицы тратили время на романтические прогулки, небо я видела вклеточку, а вот что Борьку заставляло валять дурака, для меня загадка. Однонесомненно: делал он это с удовольствием. Потом идти в ресторан уже не былосмысла.

— Пора прощаться, — сказала я. — Тебе завтрана работу.

— Я тебя провожу, — ответил он, останавливаямашину.

Сцена прощания у подъезда вышла трогательной. Борька, должнобыть, ждал приглашения подняться, осторожно привлек меня к себе и поцеловал, ноя так же осторожно высвободилась из его рук и прошептала:

— Пока.

— Да, спокойной ночи.

На следующее утро он позвонил. Я ждала Ника, и желанияболтать с Борькой у меня не было. В трубке стоял страшный шум, точно настадионе во время матча, и я спросила:

— Ты что, на станке работаешь? Что у тебя там за грохоттакой?

— Чернорабочие прессы, — хихикнул он.

— О, черт… И чем ты сейчас занят?

— Звоню тебе, а вообще-то пытаюсь наскрести материал наприличную статью.

— Так ты журналист… — вздохнула я. — То-то мнесегодня кошмары снились.

— Кошмары тебе снились, потому что ты меня прогнала.Что ты имеешь против журналистов?

— А чего в вас хорошего? В какой газете трудишься?

— В «Вечерке».

— Паршивая газетенка.

— У нас самый большой тираж в области, — веселосообщил Борька, ничуть не обидевшись.

— Поздравляю.

— Ты ведь не разлюбишь меня, правда?

— Постараюсь это как-то пережить. В конце концов, всемы в жизни ошибаемся.

Он опять засмеялся, потом сказал:

— Слушай, а я, кажется, влюблен.

— Сочувствую.

— Нет, серьезно. Не хотел тебе звонить, но еле дождалсядвенадцати.

— Почему двенадцати?

— Если бы позвонил раньше, перестал бы себя уважать.

— Как все сложно… Ладно, ты стойкий парень, выдержалположенное время, теперь трудись с полной самоотдачей.

— Эй, подожди. У меня есть обеденный перерыв, а у тебя?Давай встретимся? К примеру, в час? Я тебя накормлю сегодня, раз уж вчера неудалось.

— Я тружусь без перерывов и перекуров.

— Ты меня дразнишь.

— Ничего подобного. Салют.

Разумеется, новость не пришлась мне по душе. Журналистынарод дотошный, их хлебом не корми, дай что-нибудь нарыть. А «Вечерка» сделаласебе имя на скандальных публикациях. Но особой причины переживать я тоже невидела — с нашей нежной дружбой пора завязывать в любом случае, так что этолишний повод поторопиться.

Однако в моих поступках, в отличие от намерений, логики непрослеживалось: позвонил Ник и сказал, что его планы изменились, и я тут жеперезвонила Борьке.

— Ты не поверишь, но я только сейчас узнала, чтоперерыв на обед есть и у меня.

— Ты спасла мне жизнь. Я смотрел в окно и думал:выброситься сейчас или немного подождать, вдруг ты все-таки подобреешь.

— Какой этаж?

— Четвертый.

— Это серьезно. Где встретимся?

Погода, точно одумавшись, радовала солнцем и безветрием.Граждан, измученных затяжными дождями, тянуло на улицу, все спешили урватьнемножко тепла перед скорыми холодами. В многочисленных кафе в центре поспешиливынести столы на улицу, взор вновь радовали разноцветные тенты, толпы туристовбродили с очумелым видом, при взгляде на них хотелось лета, праздника жизни, ив душу невольно закрадывалось сомнение: разве можно работать в такую погоду.Борька сидел, вытянув ноги и передвинув стул так, чтобы солнце не било в глаза,но можно было видеть всю площадь. Машину я бросила возле универмага, перебежалана другую сторону, заметив его еще издали.

— Салют, — сказал он весело, поднимая руку сосжатыми в кулак пальцами.

— Здравствуй, товарищ, — ответила я.

— Значит, обеденный перерыв все-таки существует? —хихикнул Борька.

— Революцию лучше делать на сытый желудок. Тычто-нибудь заказал?

— Ждал тебя. — Он подозвал официантку, мы сделализаказ, и, пока его ждали, Борька заявил:

— Между прочим, мы впервые видим друг друга при светедня.

— Ужас какой.

— Нет, серьезно. При свете дня ты еще прекраснее.

— Ты неприхотлив.

— А как тебе моя физиономия?

— Мне важно, что у тебя пламенное сердце и таланторатора. Так что ты там говорил о моей красоте?

Ника я увидела, только когда он оказался возле нашегостолика. Улыбка от уха до уха и насмешливый взгляд.

— Салют, девочка, — сказал он, от этого «салют»Борьку заметно передернуло. — Развлекаешься?

— Обедаю с соратником.

— Помни, на свете много мест, где нас ждут. Обожаютебя, — сказал Ник, целуя меня. Разумеется, я ответила со всей страстью,ожидая, что будет дальше.

Ник вновь улыбнулся, демонстрируя свои белоснежные зубы, но,несмотря на все усилия дантиста, назвать его улыбку приятной никак нельзя — Никне умел улыбаться, только скалиться. Борьку он разглядывал с интересом, а воттому Ник явно не нравился, что, впрочем, неудивительно.

— Посидишь с нами? — спросила я.