Западня - Китти Сьюэлл

Давид, оставив письмо на диване, бродил по дому, отмечая, какой беспорядок он развел. Они с Изабель делили обязанности поровну, но за две недели, пока ее не было, он не делал по дому ничего, даже то, что делал обычно. Какой смысл, если снова придется убирать? И что плохого в том, чтобы время от времени есть из одноразовых тарелок? Он уже давно не ел нормальной домашней пищи и жил на разнообразных непонятных кусках в липкой упаковке из морозильника и пицце с готовыми салатами — ими Изабель по-быстрому затарилась в соседнем продуктовом магазине «Вед Шодери и сыновья», которым фактически заправляли миссис Шодери и дочери. Миссис Шодери была потрясена рассказом Изабель о происшедшей с Давидом аварии и предложила, чтобы одна из ее дочерей приносила ему готовые обеды, пока Изабель будет в отъезде. К большому сожалению Давида, Изабель отвергла это предложение.

Он решил принять душ, так как не помнил, делал ли он это последние дня два. Сбросил халат и забрался под душ, но, как ни старался, не мог отключиться и обрести ясность мысли. Его жизнь будто разваливалась на куски, хотя приходилось признать, что ничего действительно ужасного не происходило. Возможно, в его жизни слишком долго вообще отсутствовали какие-либо события, и поэтому он теперь так раздул эти мелкие неприятности. Потеря мотоцикла, конечно, была серьезным ударом. Такая замечательная древняя ржавеющая железяка на двух колесах, прослужившая ему столько лет. Но в то же время это стало ясным и понятным сигналом окончания некоего этапа, эры в его жизни. Изабель наверняка изменит свое отношение к нему, как только придут результаты теста, а запрет на вождение… ну, год пройдет быстро, время вообще теперь летит быстро. А вот избавиться от клейма пьяного водителя будет сложнее.

Выйдя из душа, Давид принялся соскребать щетину. Жизнь продолжается; он преодолеет все досадные преграды. Нужно быть активным. Он оденется и пойдет на работу. Для выздоровления достаточно четырех дней. Синяк под глазом уже стал зеленовато-желтым, ну и что? Колено перестало досаждать при ходьбе, и запястье уже не болит. Больше всего пострадала гордость.

* * *

Неделя заканчивалась. Он смог сосредоточиться на работе и игнорировал подмигивания, смешки и сочувственные похлопывания по спине. Впереди были выходные, и Изабель должна была вернуться в середине дня. Все утро он пребывал в беспокойном предвкушении. Они почти каждый день созванивались, жена, казалось, была смущена, и тон был почти извиняющийся. Проскальзывали какие-то намеки на примирение. В ее тоне слышалось то ли желание, то ли нежность, то ли привычка к домашнему теплу — он не был уверен, что это и почему она считает, что он этого заслуживает.

Давид разговаривал с пациенткой об удалении желчного пузыря, когда его пейджер пронзительно запищал.

— Я дома, — выдохнула Изабель, когда он наконец добрался до телефона. — Слава Богу! Ну и поездочка!

— Представляю себе! Слушай, меня вчера вечером вызвали на работу, и я здесь с самого рассвета. Дома еды нет. Предлагаю где-нибудь пообедать! Хочу послушать, как у тебя продвигаются дела. Давай поедем к заливу. Как насчет «У Эдуардо»? Устраивает?

— Отлично, — ответила жена с явным удовольствием. — Ты приедешь домой или встретимся прямо там?

— Ну, — Давид заколебался, понимая, что она забыла, что он без колес, — давай встретимся там. В баре. Как насчет 7.30? Я закажу столик.

* * *

Они встретились на стоянке. Изабель выглядела озадаченной, когда Давид вылез из мини-автобуса Джима Вайзмена, который он тормознул по дороге. Она была обворожительна в мягком черном платье, настолько облегающем, что, казалось, его просто распылили на нее из баллончика. На плечи наброшена новая кашемировая шаль. Под глазами залегли темные тени от усталости или недосыпания. На губах кроваво-красная помада. Изабель выглядела на свой возраст, но все же была очень эффектна. Давид внезапно почувствовал желание, которого уже давно не ощущал. В этом желании не было нежности. Он хотел ее так, как много лет назад, до того как супружеский секс превратился в рутину.

Ресторан был переполнен. Он теперь всегда был полным. Довольно популярное место. Они же впервые набрели на это заведение месяцев восемь назад, когда оно только открылось. Эдуардо, преданный, как всегда, устремился к ним с распростертыми объятиями.

— Мои дорогие! Я оставил ваш любимый столик… Изабелла! — Он вытянул пухлые губы трубочкой и звонко расцеловал ее в обе щеки, потом схватил ладонь Давида двумя руками.

Они сели возле окна, выходящего на стоянку морских трамвайчиков. Солнце лишь слегка поблескивало на воде, и скалы Пенарта казались черными. Вдоль набережной мерцали огоньки, а под окнами ресторана прогуливались смеющиеся парочки. Давид удобно устроился на стуле и вздохнул с облегчением. Все было так привычно, так правильно. Он углубился в меню и удивленно поднял бровь. Дела у Эдуардо шли хорошо — очень хорошо, судя по новым ценам. Низенький хозяин ресторана спешил к ним с бутылкой хорошего вина. У него была отменная память.

— Это за счет заведения, друзья мои! — Его влажные добрые глаза были печальны. — Вы так редко приходите. У меня всегда найдется для вас столик. В любое время!

Пара за соседним столиком перешептывалась, гадая, кто такие эти люди. При свете свечей Изабель выглядела как кинозвезда. Потом она вынула свой вонючий кисет и бумагу и стала сворачивать сигарету, похожую на самокрутку с марихуаной. Крошки табака торчали с обоих концов. Давид вздохнул и глянул на пару за соседним столиком. На лице женщины выражение любопытства резко сменилось нескрываемым отвращением. Ее муж пощелкал пальцами, подзывая Эдуардо, и тот сразу заспешил к нему.

— Официант, это же зал для некурящих. — Он указал большим пальцем на Изабель. — Моя жена астматик.

— Все нормально, — откликнулся Давид и бросил умоляющий взгляд на Изабель. — Просто не зажигай ее… Пожалуйста!

Их праздничное настроение было слегка подпорчено. Изабель раздраженно швырнула сигарету на тарелку. Она снова начала курить, как прежде, и всегда любила выкурить сигарету с бокалом вина до обеда. Других столиков не оказалось. Эдуардо выглядел расстроенным и со своего привычного места возле двери все время знаками выражал свою солидарность, но сделать ничего не мог. Это очень раздражало, и Давиду хотелось повернуться к сочувствующему хозяину спиной, но он сидел прямо напротив. Какая-то букашка кружила вокруг трех ромашек в изящной вазе в центре столика. Изабель прихлопнула ее и перевернула вазу. Вода разлилась по белоснежной скатерти. Давид промокнул лужицу салфеткой и засмеялся: «Как ее ни наряжай, все равно нельзя вывести в люди». Изабель скрыла улыбку за бокалом; это была искренняя улыбка.

— Я скучал по тебе, — он взял ее за руку и заметил, что она не надела обручального кольца. Тоненькая полоска белой кожи осталась там, где вот уже шесть лет было кольцо. Он погладил полоску большим пальцем и вопросительно посмотрел на жену.

— Я сняла кольцо… Сегодня в поисках его перевернула номер в гостинице вверх дном. Должно быть, куда-то закатилось.

— Фрейдистские штучки, да? — он ухмыльнулся. — В Глазго ты его не носишь в интересах бизнеса?