Троллейбус без номеров - Александра Чацкая

– Саша, что это такое, как ты себя ведешь? Я… Да я…

– А что вы сделаете, Елена Федоровна? Вызовете мою мать? Отведете меня к директору? Я уже там была, мне очень понравилось. Ковры такие красивые, кресло мягкое – и почему у нас в вестибюле такого нет? Наверное, потому, что все на директорский кабинет потратили. В любом случае, отчислить вы меня еще пока не можете – не позволяет закон об образовании – а находиться здесь я и так не хочу. Только лучше сделаете, – Сашка хихикнула и выбежала, хлопнув дверью.

В четыре часа дня в школе практически пусто. Только скрипят парты несчастных, кого родители записали на дополнительные занятия, да болтают друг с другом учителя, вынужденные отсиживать свои законные восемь часов. Саша спокойно шла по коридору, засунув наушники в уши. Что-то кричала ей вслед Елена Федоровна, кажется, про то, какая она, Мамонтова, невыносимо испорченная девчонка и невоспитанная хамка, но ей было абсолютно наплевать.

Раньше для нее оскорбить преподавателя означало огромные проблемы. Вызовут мать в школу. Отведут к директору. Накричат на нее в ответ, доведя ее до слез. Выжмут ее, как половую тряпку, и оставят валяться где-то в туалете для девочек, глотать слезы и сопли.

А теперь что-то в ней сломалось – неизвестно, отчего, и неизвестно, когда, может, Саша уже родилась такая сломанная, и теперь, сколько не пляши вокруг с бубном и не води к психологу, обратно уже не починишь. Что-то в ней сломалось, и теперь Саша. Не чувствует. Никакой. Вины.

Только бесконечную усталость. Поскорее бы вырваться из душной школы, как сроветует Роджер Уотерс, и выбежать на улицу, подставив лицо свежему, холодному воздуху! Прибежать домой, повесить на спинку стула школьную форму и читать до вечера, чтобы потом провалиться, уставшей, в сон – где ее уже будет ждать Владлен. Как всегда, уставший и светящийся непонятной, но очень светлой грустью.

– Ты все уроки сделала? – мать пришла с работы, нагруженная сумками, и Саша уже знала, что будет дальше.

Улыбаешься, да, все хорошо, мам, нет, в школе ошиблись, это другая Мамонтова, с параллели, ее всегда со мной путают, да, давай помогу разобрать пакеты, как работа, да, тоже сегодня в школе очень устала. Чем больше Саша говорит «да», тем спокойнее становится мать и тем больше вероятность, что сегодня на нее не изольют весь накопившийся за день гнев.

– Как же я устала, ты просто не представляешь, – мать, не снимая пальто, села на табуретку и закурила прямо на кухне. Саша ненавидела, когда она делала так, потому что приходилось тут же открывать окно и проветривать. Необходимо выбирать меньшее из двух зол: либо ежишься от холода, либо борешься с рвотным рефлексом, вдыхая запах табака. – Везде эти чертовы люди, требуют и требуют от меня что-то, будто пупы земли! Попробовали бы сами за двадцать тысяч погорбатиться на работе, которую ненавидят! Смрадные лжецы! Скот! Что стоишь, смотришь, нехрен путаться у меня под ногами, марш отсюда!

Стараясь стать еще меньше, Саша прошмыгнула в комнату, закрылась занавеской и под светом лампы открыла новый учебник по рисованию. Она украла его из школьной библиотеки и не планировала возвращать назад. Конечно, совестно будет перед библиотекаршей: толстая татарка, Раиса Джафаровна, невыносимо громкая и принципиальная, громогласно восхищалась ей, Сашей, ведь во втором классе она прочитала больше всех книг в своем районе. Библиотекарша относилась к ней очень хорошо, даже похлопотала за нее перед районо, и Сашу за чтение книг наградили грамотой в толстой дубовой рамке и подарили пятнадцать толстенных томов, которые Саша все прочитала за три месяца.

Раиса Джафаровна частенько могла приютить Сашу в библиотеке, когда она была совсем маленькая. Ее одноклассники расходились после уроков, а она не могла никуда идти – мать была на работе и работала до шести – и Сашка сидела, сидела, сидела там до самого вечера. В библиотеке всегда было жарко от обогревателя, уютная такая жара, горела настольная лампочка, чтобы она не испортила себе глаза окончательно – ей тогда еще не назначили носить очки – и девчонка, в замызганном домашнем свитере, сопля-второклассница, сидящая за столом и читающая Достоевского. Или Ремарка. Или Рэя Бредбери. А Раиса Джафаровна покрикивала на нее, мол, больно умные книги она читаешь, и вообще, будешь много знать, скоро состаришься. А потом шла за водой и ставила чайник. Чай у нее был очень вкусный, с какими-то восточными нотками.

Давно уже прошли те времена, и Саша больше не была той наивной восьмилетней девчонкой, которая хотела прочитать все книги на свете и стать настоящим писателем, прямо как Ремарк. Чтобы люди читали ее книги и плакали, смеялись, и потом долго, долго думали о том, что вообще такое эта штука, которая называется жизнью.

Раиса Джафаровна с тех пор всегда была рада ее видеть. И вот Саша не выдержала и, заговорив зубы, сунула книгу за пазуху и вышла. Зачем? Почему она это сделала? Можно было просто попросить абонемент, и ей бы книгу выдали – зачем поступать так?

Она не могла дать ответа на этот вопрос. Ей просто-напросто так захотелось. Ведь когда она делает плохие вещи – прогуливает уроки, грубит учителям, врет матери – ее наконец-то начинают воспринимать, как человека. Как человека, а не козла отпущения, которому можно нагрубить, сделать мелкую пакость, исподтишка наступить на ногу.

Саша не чувствовала своей вины и четко осознавала, что Влад бы ее понял.

Она сидела и штриховала под музыку, думая о том, что скоро Новый год. Наверное, она хотела бы встретить его не с матерью, а с Владленом, хотя это глупо: тот, скорее всего, отпразднует его со своей семьей. Наверняка у него уже и дети есть, как и у всех людей за тридцать.

* * *

Утром тридцать первого декабря Саше показалось, что ее настроение улучшилось. На кухне горел яркий свет, по телевизору проигрывались советские комедии, Муслим Магомаев пел по радио, салаты стояли на столе.

– Кто так режет? Вот так режь, дурилка ты гороховая. Послал же бог криворукую дочь, которая не то, что обед приготовить, салат настрогать не может! Куда сыплешь? Я тебе куда сказала сыпать! Дай сюда, сама сделаю, ничего поручить нельзя, Господи ж ты боже… Что у тебя так руки трясутся, ты, что, ненормальная? Психическая?

Мать не орала на нее как обычно. Огрызалась вяло: устала, наверное. Она порубила салаты и теперь курила на балконе, пока Саша следила за мясом.

– Привет, Оль! – по телефону звонила мамина старая подруга. С тётей Олей – Сашиной крестной, к слову – они дружили еще со школы и всегда созванивались: два раза, под Новый год и в мамин день рождения.

Наверное, будет здорово, если тетя Оля придет, думала Саша, сидя на корточках и поглядывая в духовку сквозь стекло. Из духовки вкусно тянуло жареной в яблоках уткой, и именно поэтому Саша не могла дождаться Нового года и страстно желала втихую подцепить хотя бы маленький кусочек. Да, было бы здорово, подумалось Саше. Они бы сидели втроем, пили вино – может быть, даже Саше нальют чуть-чуть – и разговаривали бы о мире и о жизни. Мать бы вспоминала собственную молодость и хотя бы ненадолго оставила ее, Сашу, в покое.