Власть - монополия на насилие - Олег Кашин

Вот даже интересно — кто-нибудь всерьез хотел такого митинга? Чтобы послушать Геннадия Гудкова, проголосовать за резолюцию, а потом, сидя дома, спорить в «фейсбуке», слили протест, или все-таки стоит ждать чего-нибудь еще.

Наблюдая за воскресными московскими событиями, я почему-то вспомнил один уже достаточно старый, середины девяностых, российский фильм. Действие происходит в тридцатые годы, и главного героя, прославленного советского полководца, сейчас арестуют, но не так, как обычно арестовывают — черный воронок, ночной обыск, конвой, — а вежливо и культурно. Чекист, старый друг семьи, приехал к комдиву на дачу, вот они все вместе играют в волейбол, пьют чай, болтают о чем-то, а вот за ними приехала служебная машина друга семьи с двумя мордоворотами в штатском, и комдив садится в машину, его провожает маленькая дочка, комдив, хоть и сидит между мордоворотами, но ведет себя совсем не как арестованный, и все по-прежнему культурно и мирно — шутят, смеются, уезжают. Но стоит комдиву несанкционированно дернуться на своем сиденье, как все заканчивается, больше никаких шуток, и следующий кадр — разбитая в кровь физиономия комдива, который, кажется, наконец что-то все-таки понял.

Я смотрел этот фильм восемнадцать, кажется, лет назад на кинофестивале в моем родном городе. После фильма было обсуждение, выступали люди с разными взглядами и на кино, и на историю, но, насколько я помню, ни одному из обсуждавших не пришло в голову сказать, что сам комдив, конечно, еще тот провокатор, и что если бы он не попытался встать на своем сиденье (там по сюжету был какой-то заблудившийся дальнобойщик, и комдив хотел показать ему дорогу), все так бы культурно и весело продолжалось, и они бы ехали, болтали, шутили, смеялись. Но общественная мысль за эти неполные двадцать лет, я полагаю, сильно продвинулась в своем развитии, и, наблюдая за обсуждением вчерашних событий на Болотной, я почему-то уверен, что если бы тот фильм сейчас показали в каком-нибудь «Закрытом показе», то обязательно кто-нибудь сказал бы, что комдив провокатор, и что он сам виноват, что его лицо приобрело тот вид, который показали в последних кадрах.

Наверное, действительно где-то были люди, которые хотели митинга с Владимиром Рыжковым в роли ведущего и с набором до тошноты все знакомых ораторов. Может быть даже, люди, которые хотели такого митинга, работают не только в администрации президента и смежных структурах — я вполне готов в это поверить. Еще я верю в то, что, когда Удальцов с Навальным выйдут после своих пятнадцати суток (или не пятнадцати, или не суток — не знаю), все будут их критиковать за безответственность и за что-нибудь еще. Может быть, Удальцова больше никогда не позовут на президентскую комиссию по совершенствованию партийной системы и даже в передачу «Честный понедельник». Не знаю.

Но что знаю точно — что если бы это был митинг, как в марте на Пушкинской или на Новом Арбате, мне было бы за него стыдно, хоть я к нему и не имел никакого отношения. Но Удальцов, Навальный и прочие сели на асфальт, и, благодаря этому, мне теперь стыдно за то, что меня не было рядом с ними.

23 июля 2012. Декабрь 2012 года, традиционная «прямая линия» президента Путина. Она, наверное, как это принято, будет длиннее всех предыдущих — может быть, пять часов подряд. За эти пять часов Путин, конечно, ответит на все самые важные вопросы, какие только могут быть. Вообще, политические прогнозы — дело неблагодарное, но это тот случай, когда в прогнозе ошибиться трудно. Путина будут спрашивать, Путин будет отвечать.

Декабрь 2012 года, участницы Pussy Riot еще сидят. И вот кто-нибудь — может быть, ведущие, может быть, Никита Михалков, а может, кто-нибудь просто по телефону анонимно спросит Путина о Pussy Riot. Люди, которые составляют списки вопросов для Путина, решат, что десятый раз спрашивать про Ходорковского — это перебор, а про Pussy Riot спросить можно, и спросят.

Путин, конечно, скажет, что не следит за этим делом, и что он даже не знает, что такое Pussy Riot, и когда ведущий подскажет ему — мол, это те, которые в храме пели, — он ответит, что во всем должен разбираться суд, и заодно, еще раз повторив, что не следит за этим делом, продемонстрирует свою хорошую осведомленность об этой истории.

Он всегда так делает. «Я не знаю точно, но, по-моему, экспорт леса-кругляка за последний год снизился на 14 процентов», — и ведущие пораженно молчат, как будто первый раз столкнулись с таким трюком.

И потом известные российские политологи будут говорить, что Путин еще раз продемонстрировал, что не боится неудобных вопросов, а кто-нибудь скажет даже, что своим ответом он раз и навсегда закрыл тему Pussy Riot, потому что теперь, после слов Путина, только иностранные агенты могут говорить, что он имеет какое-то отношение к аресту участниц группы.

Я почему-то уверен, что именно так все и будет. За годы президентства Владимира Путина его пиарщики давно привыкли к тому, что все проблемы решаются с помощью «прямых линий», или полетов на вертолетах, или показательных разносов типа «ручку верните». На самом деле это уже, конечно, давно не работает, но ни Путин, ни его пиарщики пока этого не заметили. И я не думаю, что до декабря в этом смысле что-то изменится.

И Путин, конечно, выскажется о Pussy Riot. Сначала скажет, что не следит за делом, а потом даст понять, что очень даже следит. Но это ведь и так понятно, что следит. И понятно, что с удовольствием бы не следил. Очень был бы рад, если бы это действительно была проблема для Хамовнического суда, или хотя бы для церкви. Но для этого нужен независимый суд или несогласная с государством церковь, а их в современной России нет, и именно поэтому дело Pussy Riot оказалось возможным только в современной России.

28 июня 2012. Не хотелось бы иронизировать над внезапно проснувшимся через четыре месяца нонконформизмом видных деятелей культуры, подписавших письмо в защиту Pussy Riot. Ирония по этому поводу была бы неуместна, шутить на тему отношений, скажем, Андрея Макаревича с изменчивым миром — это так же свежо и остро, как каламбурить на тему «Превед, Медвед».

Это письмо — в любом случае важная новость. Все-таки не каждый день в одном списке оказываются доверенные лица Владимира Путина и организаторы протестных митингов. С такого соседства обычно начинаются какие-нибудь интересные истории. Это письмо уже одним только своим появлением смягчает обстановку вокруг дела Pussy Riot, и после такого письма можно представить, например, что завтра какой-нибудь анонимный источник в Кремле скажет, что девушек надо отпустить. Что-то похожее было, между прочим, со Светланой Бахминой, в поддержку которой вначале высказывались только «те», а потом к ним вдруг присоединились «эти», а потом Бахмину отпустили. Письмо деятелей культуры — это первый шаг к какому-то компромиссу.

Деятели культуры, особенно те, которые любят такие письма, обычно очень чувствительны к незаметным нормальному глазу переменам.

Приближается суд над участницами группы, общедоступен текст экспертизы со ссылками на правила Трульского и Лаодикийского соборов, дело пахнет некрасивым скандалом, который повлияет на международный имидж России убедительнее, чем любой саммит АТЭС или сочинская Олимпиада. Надо что-то делать, нужен компромисс. Я думаю, это понимают не только авторы письма деятелей культуры.