Зрелость. Автобиография… почти. Книга пятая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» - Илья Андреевич Беляев

Не нужен больше мне никто.

Дана ты мне самой судьбою

За что такое счастье выпало? За что?

Не высказать того, что накипело

За дни, что не был я с тобой.

Но любящее сердце вмиг согрелось…

Тебя люблю я всей душой!

Проходят быстро те мгновенья,

Когда мы были вдалеке.

Разлука вмиг уйдет в забвенье,

Когда скажу, шепнув тебе:

«Жена, как долго я не видел

Твой милый, добрый, нежный лик.

Уж всех вокруг возненавидел

И все мечтал, чтоб образ твой возник!»

«… Я был не таким уж и стариком по меркам собственных ощущений, и если вернуться чуть назад, когда я еще не был пациентом психиатрической лечебницы, то последнее место работы, куда мне удалось устроиться после года бесцельного блуждания по разным инстанциям и бирже труда, был городской Успенский Собор. Должность рабочего по комплексному обслуживанию зданий и сооружений для меня подошла как нельзя лучше. К тому времени я уже разбирался в электрике, сантехнике, мебельному производству и, как это было модно, — евроремонту. В бригаде с такими же умельцами на все руки Василием и энергетиком Антоном мы легко справлялись со всеми заданиями и поручениями, продиктованными свыше от самого митрополита, посредником между которым стоял наш непосредственный начальник Рябинин Иван Михайлович. Человеком он был аналитического склада ума, честным, уважительно относящмйся к своим подчиненным и справедливым во всем, чего бы ни касалось его внимание.

Проработал я там недолго, всего несколько лет и вот однажды после очередной ссоры с женой, когда все легли спать, во сне я увидел Богородицу — Ту, чья икона в соборе занимала главное место и к которой тянулись люди чтобы приложиться и помолиться не только из самого города, но и далеко из-за его придел.

… Она стояла словно в облаках и, сложив руки в молитве, долго так находилась, пока, наконец, не обратила на меня Свой взор. Посмотрев на меня, Она укоризненно покачала головой и растворилась в белоснежных девственных облаках.

Проснувшись в поту, я только через несколько дней понял то, о чем пыталась безмолвно сказать Богородица.

После скорой ссоры с женой, я попал в психиатрическую больницу, где пробыл долгое, очень долгое время, прежде чем написать то, что скопилось у меня в душе.

Вначале, я был помещен в больницу, находящуюся далеко за городской чертой, но чем меньше оставалось до окончания моих творческих излияний, тем больше я чувствовал грядущие перемены. Я уже дописывал последние строки, когда меня каким-то непостижимым чудесным образом перевели в психбольницу, расположенную в самом городе…

…второй раз я увидел Ее вчера…

… я заканчиваю повествование! Недосказанные мною моменты жизни так и останутся при мне, хотя и о них можно догадаться. Сейчас я отложу ручку и лягу на кровать немного отдохнуть. Мне это нужно, как глоток воды! Вряд ли я уже смогу встать, но такова воля и то, к чему я пришел за время работы в Успенском Соборе. Я рад этому и не сожалею ни о чем!»

Послесловие

Евграфий Порфирьевич открыл уже свой собственный дневник, найденный на дне самого нижнего ящика стола, под кипой бумаг и стал писать:

«… Понедельник. Последний день из бессонной недели, заставивший меня выпасть из рабочей и личной жизни. Сегодня рано утром по моему звонку в выходной день приходила жена Белова Игната Андреевича. Я лично встретил ее, тайно провел в свой кабинет, и мы обо всем поговорили. Обо всем, что меня волновало и казалось недосказанным. Именно ей и никому более я отдал «записки сумасшедшего» — личный дневник ее мужа — единственное, что от него осталось. С этим делом я успел как раз вовремя — она собиралась уехать из города отдыхать на весьма продолжительное время.

Поступившись правилами и врачебной тайной, я отдал личное дело больного Игната Андреевича в довесок ко всем исписанным тетрадям.

Предполагая реакцию «следователя» и его последующие действия зачем-то же ему ОЧЕНЬ понадобились эти тексты, я вызвал женщине такси, дал, хотя и пришлось долго уговаривать, находящиеся у меня личные деньги и отправил за вещами домой и на вокзал — подальше от этих мест, где будут разворачиваться дальнейшие события.

Теперь осталось только ждать! Именно это я и собираюсь сейчас делать!»

В дверь вначале уважительно постучали. Потом послышались голос Лизы, ее крики и какая-то возня…

Мощный, сокрушительный удар просто вынес закрытую на замок дверь вместе с петлями и косяком. Комнату стали заполнять люди в балаклавах. Их автоматы смотрели прямо в грудь заведующему больницей. Самым последним торопливой походкой, вошел и сам «следователь». Костюм-тройка, лакированные ботинки, кожаный распахнутый плащ… Он остановился у стола Евграфия Порфирьевича и выжидательно посмотрел тому в глаза.

— Хватит играть с нами, господин Клименко! Мы предупреждали вас, что все это может закончиться печально для вашей персоны!

— Кто это «вы»? Я не понимаю, что здесь происходит! Вы, вы не настоящий следователь! Прошу вначале предъявить документы…

— Хватит ненужных речей, Евграфий Порфирьевич! Я здесь не для этого. Мне нужен дневник Игната Андреевича и немедленно! Я знаю, что он у вас! — перебил человек заведующего психиатрической больницей.

— А вот в этом, вы, голубчик, совершенно не правы — он встал и подошел к окну — Его у меня нет! Вы опоздали. Причем где-то на полдня. Утром приходила жена покойного и потребовала, чтобы я отдал все тетради, принадлежащие ее мужу. В довершение ко всему отданному, я вручил ей личное дело моего пациента. Знаю, не должен был делать, но это моя личная инициатива, и не вам меня судить, если, конечно, собираетесь это делать!

Воцарилась тишина. Слышно было, как заскрипели зубы следователя, как сверкнули его глаза и как сжались кулаки в кожаных перчатках. Глубоко вздохнув, чтобы выровнять дыхание и снизить возрастающую агрессию, мужчина отошел обратно к выломанной двери и бросил через плечо:

— Этого забирайте! Жену Игната найдите!

Двое в камуфляже и черных масках подошли к Евграфию Порфирьевичу и взяли его под руки. Он бросил последний взгляд в окно и, вдруг что-то привлекло и задержало его внимание.

Прямо в саду, обнесенном трехметровым глухим забором, словно из фантастических фильмов, стал появляться двухметровый овал, переливающийся всеми цветами радуги. Больше всего своей формой он походил на «Да-да, именно портал… Радужный портал… Но что, как он здесь оказался? Что происходит?»

Овал и не думал растворяться. Он стоял, не распадаясь на атомы и не исчезая. Люди в балаклавах проследили взгляд Евграфия Порфирьевича, и