Фурцева - Леонид Млечин

— На пленуме Московского комитета партии выступали секретари и говорили, что по три года добиваются приема у товарища Попова, чтобы встретиться и поговорить. Товарищи, это же немыслимое дело. Чтобы руководить такой большой партийной организацией, надо же знать кадры… Надо же знать имя, отчество, фамилию каждого из них, надо знать способности, понимание дела надо оценить… Товарищ Попов не принимает секретарей райкомов. А ведь секретарь райкома — это центральная фигура… Вчера мы спросили товарища Попова, будет ли он выступать. Товарищ Парфенов спрашивал, будет ли выступать товарищ Попов. Сказал, что будет. Вызываем товарища Попова, а его нет. Это говорит о чем? Партия наказала заслуженно, приди, раскрой себя и сделай все, чтобы не повторились ошибки…

Постановление политбюро от 24 февраля 1950 года было посвящено кадровым вопросам — решалась судьба московского партийного начальства. Выдвиженцев Попова, вторых секретарей горкома и обкома партии, убрали «за беспринципную позицию, зажим критики и самокритики, серьезные ошибки в работе с кадрами». Кампания осуждения бывшего хозяина прошла по всей Москве. В январе 1950 года на активе Фрунзенского района Фурцева разоблачала ошибки своего недавнего руководителя Попова.

Хрущев возглавил Московский обком, а первым секретарем столичного горкома сделал Ивана Ивановича Румянцева, который большую часть трудовой жизни провел на заводе № 24 имени М. В. Фрунзе: начал учеником фабрично-заводского училища, поработал токарем и слесарем, пошел по комсомольской линии и стал заместителем секретаря парткома. Одновременно Иван Иванович окончил авиационный техникум и три курса Московского авиационного института. В 1941 году завод эвакуировали в Куйбышев, а в ноябре сорок третьего Румянцева отозвали в Москву и утвердили инструктором отдела авиационной промышленности горкома партии. Из аппарата вскоре перевели парторгом на авиационный завод № 30.

В мае 1946 года Румянцева сделали первым секретарем Ленинградского райкома. Он вместе с Фурцевой учился на заочном отделении Высшей партийной школы при ЦК ВКП(б), а в 1949 году экстерном закончил еще и Московский учительский институт. Назначение Ивана Румянцева первым секретарем горкома было неожиданным для Москвы. Надо полагать, сыграло роль его производственное прошлое. Хрущев предпочитал не профессиональных партийных работников, а людей с производства. Мог директора совхоза сразу назначить министром сельского хозяйства.

Вторым секретарем горкома при Попове был Иван Андреевич Парфенов. По профессии инженер-электрик, он руководил Сталинградской электростанцией. Перед войной его взяли в Наркомат путей сообщения начальником отдела паровозного управления. В апреле 1942 года утвердили секретарем Московского горкома по транспорту, потом два года он работал в исполкоме Моссовета, а в ноябре 1946 года его перевели на должность второго секретаря горкома. Иван Парфенов считался работником с перспективой. Его не только сделали союзным депутатом, но и председателем Совета Союза Верховного Совета, то есть он формально руководил одной из палат парламента. Должность эта исполнялась без отрыва от основной работы, в качестве общественного поручения. Но это означало, что Парфенова прочили на более высокие посты. Однако его карьера рухнула вместе с карьерой Попова.

В письме, которое Сталин использовал как повод для смещения Попова, презрительно говорилось: «Недоросль и делец Парфенов, работая в наркомате путей сообщения, через комиссионные магазины добывал деньги спекуляцией».

Ивана Парфенова сделали первым заместителем начальника Московского метрополитена. Его место в секретариате МГК заняла Екатерина Алексеевна Фурцева. Она была обязана внезапным повышением Хрущеву. Одним из секретарей горкома была женщина: Олимпиада Козлова, хотя она в последний момент и пыталась дистанцироваться от Попова, лишилась должности вместе со всей его командой. Хрущев мог бы поискать женщину-секретаря где-то на стороне. Но он хотел показать, что будет работать с московскими кадрами. И главное — сразу обратил внимание на энергичную и деловую Фурцеву.

Знатоки аппаратной жизни говорили, что второй по степени значения человек после первого секретаря — это вовсе не второй секретарь, а заведующий финансово-хозяйственным отделом. За ним — заведующий общим отделом, заворг. И только после них идут второй и третий секретари. Казалось бы, второй секретарь Фурцева сидит рядом с первым — Румянцевым, пользуется почти теми же благами, ан нет. Дистанция между ними огромная. Первый секретарь был полным хозяином. Жизнь города развивалась в соответствии с его интересами и целями. Если первый играл на музыкальном инструменте, именно этот инструмент становился главным, а художественная самодеятельность — приоритетом культурно-массовой работы. Если играл в волейбол, весь актив следовал его примеру, и все предприятия формировали волейбольные команды.

Первый секретарь — наместник высшей власти. Он зависел только от вождя. Территориальный сектор орготдела ЦК конечно же представлял определенную опасность: если на первого секретаря приходили анонимки, если город отставал по показателям, если случались чрезвычайные происшествия. Орготдел составлял тревожную записку, которая начинала двигаться по длинной иерархической лестнице. Любой из ее читателей мог сказать «чепуха», а мог отправить дальше — в зависимости от ситуации.

Сложность положения Фурцевой состояла в том, что Румянцев был номинальным начальником, а Хрущев реальным. Он был политиком жестким и требовательным. Но своих работников в обиду не давал.

Четырнадцатого декабря 1950 года Никита Сергеевич выступал на московском активе, распекал чиновника, ответственного за поставку овощей в город:

— Вы критиковали сейчас двух секретарей райкомов. Вы не думайте, что я хочу их защищать. Они сами сильны и сами могут защититься, если в этом будет нужда… Но товарищ Федоров, дорогой мой, когда мы летом собирались в МК и рассматривали вопрос о ходе заготовок овощей, я спросил, а где начальник, который занимается обеспечением Москвы. Мне ответили — я точно не помню, вы можете поправить — или в Кисловодске купается в кислых водах, или же в Сочи распаривается под южными лучами нашего замечательного кавказского солнышка. Тут надо возить огурцы, овощи, надо давать другие продукты, а начальник, который отвечает за это дело, большевик, видите ли, изволил уехать и там прохлаждается… Вы говорите, капусту завезли. Дорогой товарищ Федоров, если мы вас посадим — утром капуста, днем капуста, вечером капуста, сегодня капуста, завтра капуста, послезавтра капуста. Что вы скажете нам? Люди хотят получать овощи в ассортименте… У нас имеется пятьдесят тысяч тонн двух- и трехлетней капусты. Меня очень убеждали в том, что эта капуста отличного качества. (В зале смех.) Я товарищам советовал, которые меня в этом убеждали, давайте мы вас посадим на эту капустку. Как она может быть отличного качества, когда она годами киснет! Эта капуста может быть уже черной, заплесневелой, и потом она просто-напросто прокисла. И вместо того, чтобы освежить от нее емкости, этого не делается потому, что по статистике у них не будет значиться столько-то тысяч тонн заготовленной капусты. Но от такой капусты блохи дохнут!

Хрущев негодовал по поводу непорядков в городской торговле: