Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп

– Я что, наступил вам на любимую мозоль, что вы не отвечаете, сударь? – имел неловкость настаивать помощник бальи.

Легким движением поводьев Ардуин остановил Фрингана. Напрасно стараясь обуздать свой гнев и сохранять ровный вежливый тон, он произнес:

– Давайте обойдемся без этой демонстрации дружеских отношений. Тем более что два последних года вы даже не вспоминали моего имени. Вы пришли ко мне в дом, чтобы попросить о любезности, в то же время продолжая меня презирать. Да, я осмеливаюсь говорить! Вы когда-нибудь обращались подобным образом с человеком вашего сословия? Я хотел бы уточнить это, заранее попросив у вас извинения за свою невежливость, но все же прошу вас не забывать: мы не являемся друзьями. Слишком поздно для заключения такого союза. Сейчас вам более уместно забыть прошлое. Но у меня долгая память. Ну а за исключением этого, я всем сердцем с вами в этот тяжелый и горестный момент. Я помогаю вам – вы поможете мне. Обмен добрыми услугами, и вы будете благодарить меня за это, а позже, когда мои услуги не будут вам настолько нужны, я снова стану для вас всего лишь Жаном-Трупом.

Услышав эту неожиданную и оскорбительную отповедь, Тизан побледнел, а затем открыл рот, чтобы возразить и уверить в своей искренности, в которую он сейчас и вправду верил. Подняв руку в перчатке, Ардуин произнес:

– Тизан, лис никогда не охотится вместе с собаками. Он знает, что рано или поздно они его разорвут. Он не станет к ним даже приближаться, так как знает, что он для них – всего лишь добыча, на которую накидываются всей сворой.

– В моем случае это отвратительная метафора, так как я здесь выставлен собакой, – прошептал помощник бальи. – Из уважения к вам, мессир Высокое Правосудие, я никогда не давал вам оскорбительных прозвищ вроде «заплечных дел мастера» или Жана-Трупа. Я ничего не забываю и могу лишь еще раз поблагодарить за ту помощь, которую вы согласились мне оказать, и это никоим образом не связано с дружбой. Я услышал ваши замечания и принял их: услуга за услугу, именно так, как вы мне когда-то объяснили.

Внезапно смутившись, Ардуин пустил своего жеребца рысью. Он предпочел бы услышать в ответ что-нибудь резкое или презрительное, но вовсе не такое печальное согласие. Некоторое время Венель-младший сердился на себя, но затем пожал плечами. А если бы произошло нечто противоположное? Если б он нуждался в помощи своего недавнего собеседника? Никаких сомнений; он ничего не должен этому человеку, который всегда обращался с ним с отстраненным вежливым презрением. Их дороги пересеклись, но незачем загадывать, что будет дальше.

Около получаса они ехали в полном молчании. Ардуин прислушивался к звукам леса, к звукам, которые могли таить в себе угрозу даже для двоих вооруженных мужчин, не новичков в обращении с оружием и полных решимости дорого продать свою жизнь. Птицы щебетали в холодном воздухе, шорох ветвей выдавал бегство мелких животных, вспугнутых их приближением. Если б какие-нибудь разбойники устроили засаду, их выдала бы полная тишина. Вздохнув, Ардуин повернул голову к мессиру де Тизану и спросил:

– Что вам рассказал доктор Мешо, если спросить об этом не будет неделикатностью с моей стороны?

– Напротив. Он обследовал мою дорогую Анриетту вместе с другим эскулапом, сведущим в искусстве разбирать симптомы смерти.

– Мне он говорил о нем то же самое, – рассудительно заметил Ардуин.

– Анриетта, по крайней мере, не стала жертвой насилия. Хоть от этого мучения она была избавлена. Скверное, но все же утешение. Что сильная вера побудила ее заниматься самобичеванием… У нее вся спина была изодрана, множество шрамов от плети, уже заживших, и свежие ссадины. Она носила власяницу под платьем. Большой кровоподтек на виске; эскулап не смог точно сказать, является он результатом падения или произошедшего с ней несчастья. Его цвет говорит о том, что он появился совсем недавно, незадолго до смерти. А кроме всего прочего, она была в прекрасной форме, очень мускулистой для представительницы слабого пола.

– Была ли она избита перед смертью?

– Такова одна из гипотез. Этот Фовель настаивает на ней, но без абсолютной уверенности. На спине есть совсем свежие царапины. Анриетта выехала собирать пожертвования четырьмя днями раньше. В путешествии не занимаются самобичеванием, тем более когда ночуют у почти незнакомых людей.

– Это верно, – согласился мэтр Высокое Правосудие.

– А если убийца действительно бил ее перед тем, как задушить? Такова одна из теорий Фовеля. И потом, веревка, которая послужила орудием преступления…

– То есть?

– Когда ее нашли, веревка была под воротником платья и за головным убором. Фовель очень скрупулезно подошел к этому. Если б Анриетту задушили через одежду, на шее не было бы таких длинных полос стертой кожи, причем совсем недавних.

– Боже милосердный! – выдохнул мэтр де Мортань. – Значит, этот эскулап настаивает, что она была… раздета, задушена, а потом снова одета?

– Он ни на чем не настаивает. Он решительно утверждает, что это было именно убийство, о чем говорит след от веревки, расположенный слишком низко, чтобы можно было сделать вывод, что ее повесили или что это было самоубийство, которое хотели скрыть, чтобы избежать скандала. К тому же обнаружена еще одна отметина, гораздо выше, почти под самым подбородком. Фовель уверен, что веревка была сжата вокруг шеи моей дочери под одеждой. Он отказывается говорить об этом более подробно по той причине, что у него нет возможности провести более детальное обследование. Также он утверждает, что нападение было произведено спереди, а вовсе не со спины, как об этом говорят в аббатстве.

– Почему он сделал такой вывод?

– Потому что следы от веревки прерываются на ее гортани – там, где рука убийцы натягивала веревку, – а также из-за повреждения на виске.

– Это не мог быть какой-нибудь трусливый грабитель? Но зачем было ее раздевать, если не для того, чтобы совершить насилие? – возразил Ардуин.

– Унизить ее перед тем, чтобы убить? Сразу после рождения Анриетту благословили феи[119], склонившиеся над ее колыбелью. Она была умной, набожной, очаровательной, обладала неиссякаемой энергией. У нее имелся только один недостаток: ей не хватало снисходительности к тем, кто, по ее мнению, не прилагал достаточно усилий, чтобы стать лучше.

– Гордячка, – сделал для себя вывод Ардуин, лишь покачав головой.

Мессир де Тизан тем временем продолжал:

– Я уже несколько раз умиротворял ссоры между Анриеттой и Гермионой – двойняшкой, родившейся следом за ней. Гермиона была очаровательной маленькой пташкой – восхитительной, забавной, легкой, она обожала наряды и банты в волосах. Анриетта упрекала ее в отсутствии умственной дисциплины и стремления стать лучше. Но и у Гермионы был свой дар. Она знала, как сделать жизнь светлей.