Терпение дьявола - Максим Шаттам

– Я просто поделилась с тобой своими мыслями. Ты зарвался, и однажды это выйдет для нас боком. Для всех. Люди сейчас терпеть не могут богатых.

– Но я же не украл у них деньги! Все заработал честным трудом, и своим успехом никому не обязан, кроме самого себя.

– Успех ударил тебе в голову, Стефан – вот все, что я хочу тебе сказать. Подумай об этом.

Стеф колебался. Ему хотелось достойно ответить жене, поставить ее на место, но он не любил скандалы и уж точно не испытывал желания затевать перепалку в ресторане. Кроме того, у него на это просто не было сил после тяжелого дня в операционном отделении, а в руке к тому же мерцал янтарем бокал «Дейц» 1999 года. Испортить впечатление от шампанского было бы непростительно. Нет, Стеф в очередной раз решил не обращать на жену внимания.

Вот тебе доказательство, что умеренность и сдержанность мне вовсе не чужды, курица ты мороженая!

Но Эстер, конечно, сочтет его поведение трусостью.

Дура!

Шампанское утешило и взбодрило. В этом «Дейце» были утонченность и щедрость, которых начисто лишена Эстер. Пузырьки весело лопались на языке.

К их столику подошел официант, и Эстер уставилась на мужа с насмешливой, провокационной улыбкой. Стеф знал: она ждет, когда он закажет омара, чтобы хорошенько его высмеять.

Он быстро пробежал взглядом меню напоследок – может, найдется другое блюдо, подешевле, которое ему захочется съесть, – но тут же спохватился. Он хочет омара, и пусть жена идет лесом!

Эстер все еще молчала, поэтому Стеф жестом предложил ей сделать заказ. Она открыла рот…

Ее лицо лопнуло, как мак-самосейка в ускоренной съемке. Скулы, нос, глаза, верхняя губа брызнули багряным фонтаном на стол, официанта и мужа. Стеф почувствовал на языке вкус собственной жены. Смолистая горечь напомнила бифштекс по-татарски – сырое мясо с очень жирным соусом. И еще был заметный металлический привкус. Отчетливый и тяжелый. Привкус крови.

Уши заложило от оглушительного выстрела, сотрясшего весь ресторан так, что закачались люстры.

Стеф уставился прямо перед собой, на нижнюю челюсть Эстер, повисшую на сухожилиях и лохмотьях кожи. В ее голове была огромная дыра, вязкое серое вещество налипло изнутри на черепную коробку, местами обгорев в пробоине.

Со Стефом творилось что-то невероятно странное: его мозг продолжал мыслить в том же направлении, что и до этого, под влиянием того же раздражения, словно не замечая трагедии, не обращая внимания ни на что. Стеф подумал:

Даже так она выглядит нелепо.

Сквозь дыру в ее голове он видел цветочную кадку у стены.

Когда Эстер начала заваливаться вперед, в свою пустую тарелку, Стеф сказал себе, что она сейчас испачкает скатерть и жутко на себя разозлится. Потому что, по ее мнению, это будет крайне неприлично. Настолько неприлично, что она еще лет десять не успокоится и будет надоедать этой историей всем знакомым.

Пока Стеф отказывался верить собственным глазам и осмысливать то, что они видят, официант, стоявший рядом с ним, получил заряд крупной дроби прямо в грудь – его красивый белый костюм взорвался на груди, выпустив на волю огромный алый колышущийся цветок смерти. Зал снова сотрясся. Стеф уже плохо слышал. Все вокруг пришло в движение, клиенты кричали, а он сидел на банкетке, прямой как столб, и вдруг понял, что у него во рту кусочки Эстер, а другие такие же облепили лицо.

Загремели еще выстрелы, и новые маки, гибискусы, герани и розы расцвели вокруг, раскинув карминные лепестки на столах, зеркалах, стульях и в альковах.

Дикий сад буйно разросся за несколько секунд в благодатной жаре адского лета.

Стеф начал медленно сползать с банкетки, одновременно погружаясь в бред.

Окружающий мир растекался и плыл, крики искажались, сливаясь в грохочущий водоворот, и резкий запах пороха смешивался с богатым, насыщенным привкусом металла во рту. Мир сильно качнулся. Стеф вдруг обнаружил себя под столом – оказывается, он скрючился на полу в три погибели, схватившись рукой за теплое бедро жены.

По руке стекала какая-то теплая жидкость, но он старался туда не смотреть. Это все не по-настоящему. Просто у него временное помешательство. Да-да, всего лишь приступ delirium tremens[28], ничего серьезного. Легкое помрачение сознания и галлюцинации. Это скоро пройдет, и с Эстер снова все будет в порядке. А его вылечат, пропишут правильные лекарства. Он даже знает, к кому обратиться за медицинской помощью, – среди его коллег есть отличные психиатры.

Но в этот момент у него перед носом на пол ступил разношенный кожаный мокасин, грязный и потрескавшийся. Из-под стола, накрытого длинной скатертью, Стеф видел только ноги и край бежевого плаща мужчины, который стоял совсем близко, в нескольких сантиметрах – вытянув руку, Стеф мог коснуться его ноги.

Параллельно вельветовой штанине опустилось обрезанное дуло ружья. Оно еще исходило молочно-белым дымком, который стелился в воздухе, как след разбросанного семени. Владелец ружья осматривался в поисках места, где можно посеять новые багряные цветы.

Садовник.

В каком-то безумном порыве Стеф приподнял край скатерти пальцем – и сам не понял зачем. Его трясло мелкой дрожью. Садовник отразился в высоком зеркале напротив, так что стало видно его лицо и – главное – выражение глаз. Он вдруг заговорил, и, несмотря на гул в ушах, Стеф разобрал слова, произнесенные с яростью.

Эта странная речь еще долго будет звучать в памяти немногочисленных свидетелей.

Дуло ружья поднялось, и садовник двинулся по ресторану дальше сеять цветы зла. И сеял до тех пор, пока не осталось семян.

Стеф под столом отпустил скатерть – она упала, как театральный занавес в конце спектакля, – накрыл голову руками и как ребенок свернулся калачиком между ослабевших ног Эстер.

Половина луны зацепилась за синее рассветное небо, как ночная драгоценность, оброненная по пути торопливой зарей. Лудивина смотрела на эту полупрозрачную брошь, висящую над Парижем, и пыталась проснуться. Разум еще тонул в тумане сна, и даже горячий утренний кофе тут был бессилен. Слишком много усталости накопилось за короткое время, и сейчас казалось, что прошлые выходные были давным-давно.

Вялой рукой Лудивина включила радио – послушать новости. Когда она вообще в последний раз читала газету, смотрела телевизор?..

Четверг, 8 мая. Праздник, выходной.

Только не у Отдела расследований… Выходной не для нас, если мы не хотим упустить психопата, который за это время освежует еще одну жертву…

Стоит следователям взять выходной, и, возможно, кто-то из тех, кто сейчас отдыхает в кругу семьи, не проживет и недели. Вот так все просто.

Бойню в скоростном поезде еще бурно обсуждали новостные радиостанции, но ее потеснила новая трагедия – стрельба в парижском ресторане. Шестеро убитых, восемь раненых; сумасшедший стрелок покончил с собой, когда на место прибыли силы правопорядка. Гнусная история. Самые обычные люди пришли поужинать, хорошо провести время – и кто-то из них потерял жизнь, а для остальных она изменилась навсегда. С миром что-то неладно, думала Лудивина всякий раз, когда случалось подобное отвратительное событие. Но стрельба в поезде и стрельба в ресторане – два разных преступления – были совершены одна за другой. Стоит ли верить ГФЛ, что они связаны? Как это вообще возможно? Неужели кто-то действительно манипулировал двумя подростками? Очень трудно такое себе представить. Кто сумел настолько подчинить своей воле двух совсем юных парней, чтобы они по его приказу пошли расстреливать невинных людей и после этого сами застрелились? Если только им совершенно задурили головы, устроили тотальную промывку мозгов, но это же невозможно… И то же самое касается психа в ресторане в 16-м округе. Люди – не компьютеры, нельзя просто так переписать их программы, человеческая психика слишком сложна.