Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

Лондон остался нетронутым, но также положил на алтарь победы над Наполеоном немало, хотя его жертвоприношение выражалось в первую очередь в фунтах стерлингов. Армия Веллингтона в боях с французами в Испании потеряла чуть более шести тысяч человек, что, конечно, несопоставимо с потерями других союзников. Англичане словно берегли свои силы для Ватерлоо.

Европейские генералы сумели в этот период на штабных картах и в реальных сражениях испробовать самые замысловатые стратегические и тактические новинки. Приблизительно то же самое можно сказать и о европейской правящей элите: одни и те же страны, интригуя и маневрируя на политическом поле, то вступали между собой в союзы, клянясь в вечной дружбе, то ожесточенно воевали, проклиная друг друга.

Наработав немалый опыт коллективного военного противостояния, европейцы теперь приступили к гораздо более сложному делу: нужно было научиться сочетать свои интересы, чтобы жить мирно. Пришло время дипломатов. Учитывая наследство, оставленное Наполеоном Европе, и очевидное недоверие врагов-союзников друг к другу, дипломатам предстояло преодолеть серьезные препятствия, чтобы найти приемлемое (если не для всех, то хотя бы для большинства) решение.

Слово «конгресс» возникло само собой, память вызвала из прошлого известный Вестфальский конгресс XVII века, что поставил точку в Тридцатилетней войне. Нечто подобное должно было произойти и теперь. Решили собраться осенью в Вене. Предстояло уладить массу пограничных споров, решить, что делать с Францией, вознаградить победителей, не допустив при этом чрезмерного и опасного усиления ни одной из крупнейших европейских держав.

Особую позицию занимала Россия. Соглашаясь с тем, что все перечисленные выше вопросы нужно, конечно, решать, она одновременно считала необходимым, не откладывая дела в долгий ящик, начать закладывать фундамент будущего общеевропейского дома. А для этого в Вене как минимум нужно было договориться о некоторых хотя бы основных параметрах будущего здания.

Конгресс работал с октября 1814 года по июнь 1815. Не остановили его работу и наполеоновские Сто дней, хотя они существенно повлияли на настроения и позиции участников. Наполеон и на Венском конгрессе, пусть и заочно, сыграл одну из главных ролей, так что говорить об этой конференции как о едином процессе правомерно лишь с оговорками: ее пролог и эпилог объединяет только общий заголовок пьесы.

Говоря о Венском конгрессе, чаще всего вспоминают Талейрана, сумевшего на самом первом этапе работы форума смешать все планы союзников и заставить их относиться к побежденной Франции как к равноправному участнику переговоров. Но у этой мастерски проведенной Талейраном дипломатической операции была и очевидная негативная сторона. Добиваясь усиления французской позиции, Талейран ставил на раскол вчерашних партнеров. Само слово «союзники» было им опротестовано как изжившее себя после изгнания Бонапарта.

Признавая дипломатический талант Талейрана, не следует, однако, забывать, что действовал он в необычайно комфортной для себя обстановке, поскольку цементировало коалицию не общее представление о будущем европейского континента, а лишь опасность, исходившая из Парижа. Исчезла опасность – испарилось и единство союзников, они снова с жаром начали делить между собой европейские земли, в основном польские, саксонские и немецкие. В этом торге для любой делегации каждый голос в свою поддержку представлял интерес, поэтому голос Талейрана, говорившего от имени Франции, а заодно и ряда мелких европейских государств, был, естественно, востребован. Французскому дипломату оставалось лишь выгоднее, играя на противоречиях между союзниками, этот голос продать.

Авторитет Александра I, еще вчера «вождя бессмертной коалиции, стяжавшего славу умиротворителя вселенной», как его величала европейская пресса, в ходе венских торгов начал постепенно падать. Западная Европа доверяла ему «умиротворять вселенную», но не хотела укрепления России.

О том, какие мысли царили тогда в голове, например, Меттерниха, свидетельствует очевидец тех давних событий первый секретарь австрийского канцлера Генц:

Схожие мысли стали посещать и англичан. В политике, как и в одежде, всегда есть лицевая сторона и изнанка. Триумфальный прием, оказанный русскому императору во время его послевоенного визита в Англию, не мешал английским политикам в тиши кабинетов думать о том, как ослабить русские позиции.

Обиженным на российского государя из-за равнодушия, проявленного Россией к судьбе Бурбонов, оказался и Людовик XVIII. Что, естественно, напрямую отразилось на позиции французской делегации на начальном этапе работы Венского конгресса.

Российской дипломатии помогло чудесное возвращение во Францию Наполеона, а главное, то, с какой неожиданной для всех быстротой и легкостью он дошел от побережья до Парижа. Поначалу Александру I пришлось, правда, выслушать немало справедливых упреков в том, что он выбрал для корсиканца столь неудачное место для ссылки, однако затем услуги «Агамемнона» были снова востребованы в полной мере. Угроза, как и прежде, сцементировала коалицию.

Россия, Пруссия и Австрия обязались немедленно выставить по 150 тысяч солдат, а Англия – выплатить пять миллионов фунтов субсидий. Одновременно в Нидерланды для организации сопротивления Бонапарту как одного из лучших европейских полководцев направили Веллингтона. Именно Веллингтону корсиканец и проиграл свою последнюю в жизни битву при Ватерлоо, где против французов сражались англичане и пруссаки.

Новое противостояние с Наполеоном значительно улучшило отношения России и Англии. В долговременном политическом плане британцы по-прежнему были склонны подыгрывать австрийцам и пруссакам, но, с другой стороны, Петербург, как показала эпоха наполеоновских войн, оказался куда более надежным союзником, чем Вена и Берлин. Раздражало Англию и то, как австрийцы и пруссаки откровенно транжирили (если не сказать воровали) субсидии, выделенные англичанами.

Лорд Роберт Стюарт Каслри, британский министр иностранных дел, подготовил в связи с этим следующую любопытную записку, направленную им в Лондон: