Дело «Трудовой Крестьянской партии» - Олег Борисович Мозохин

финансовой поддержке по линии Российского промышленно-финансово-торгового союза (Торгпрома). Деятельность этой организации доказывала, что к 1925 г. за границами России «существовала сила, которая была в состоянии проводить и проводила активную политику, направленную на свержение советской власти, обладавшая для этого необходимым финансовым и интеллектуальным потенциалом»[222].

В 1929 г. агент ОГПУ в Торгпроме С.Н. Третьяков в одном из своих донесений сообщил о «встречах руководства этой организации (В.П. Рябушинского, Г. Нобеля, А.И. Коновалова) с представителями антибольшевистской оппозиции из СССР, уверенно утверждал, что, по крайней мере через Нобеля, деньги последним поступали. С другой стороны, им была зафиксирована связь лидеров Торгпрома с западным капиталом, в частности в лице Детердинга»[223].

Таким образом, «имеющиеся сегодня документы позволяют обоснованно расценивать данный риск как вполне реалистичный не только на дальневосточном, но и на западном направлении – со стороны Польши и Румынии, с участием белоэмигрантских сил при спонсорстве Нобелей, Денисова, Гукасова и др. Но для понимания ситуации более ценно то, что именно аргумент ожидаемой интервенции был осознанно использован ОГПУ во главе с Менжинским в интересах победы группы Сталина»[224].

25 октября 1930 г. Политбюро ЦК ВКП(б) принимает постановление о необходимости немедленно предать суду контрреволюционный объединенный центр, поставив там центральным вопросом показания вредителей о подготовке интервенции.

При этом создавалась комиссия в составе: Литвинова, Ворошилова, Сталина, Менжинского и Крыленко для просмотра в кратчайший срок показаний вредителей об интервенции с целью опубликования их в печати[225].

С учетом пожеланий Сталина, с этого времени следствие перенаправило свои усилия на «выбивание» у подследственных показания по интервенции.

Так, А.В. Чаянов на допросе 2 ноября 1930 г. показал, что в 1929–1930 гг. был на трех совместных заседаниях ЦК «ТКП» и ЦК «Промпартии», два из которых происходили в Госплане СССР, и одно на квартире Рамзина. Из состава присутствовавших на этих совместных собраниях он отметил со стороны «ТКП»: Кондратьева, Макарова, Юровского, кажется, Рыбникова; со стороны Промпартии: Осадчего, Шенина, Рамзина, Ларичева (?). Расчленить состав по отдельным собраниям он не сумел[226].

Однако теперь в протоколе допроса прописывались ранее неоговоренные или отрицаемые Чаяновым сюжеты. Так, он согласился с тем, что на встречах обсуждались в случае наступления кризисной конъюнктуры планы по налаживанию в составе Красной армии массовых потенциальных связей. Для этого якобы ими велась работа в территориальных частях, на курсах для комсостава и др.

Собрание в начале 1930 г. было посвящено вопросу о состоянии деревни в связи с коллективизацией и раскулачиванием. При этом Промпартия интересовалась возможностью стихийного взрыва крестьянских восстаний. И если раньше «ТКП» отрицала крестьянские восстания, то теперь в случае создания кризисной конъюнктуры гражданской войны партия могла быть поставлена перед необходимостью организации массового крестьянского движения вплоть до вооруженной борьбы всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.

То же самое произошло и по отношению к террору. Если раньше «ТКП» резко отрицала его проведение, то вдруг через два месяца Чаянов этот вопрос не стал считать предрешенным в условиях гражданской войны.

Отношение «ТКП» к интервенции в процессе следствия также изменилось. Раньше все члены этой организации относились к интервенции резко отрицательно. Теперь Чаянов начал признавать, что в составе «ТКП» могли быть элементы и с достаточно выраженными интервенционными настроениями. По его словам, вопрос этот мало обсуждался и не получил окончательного решения[227].

На следующий день А.В. Чаянов дополнил свои предыдущие показания по вопросу интервенции. Он рассказал, что на совместном заседании «ТКП» и «Промпартии» в начале 1929 г. Рамзин и Осадчий сделали доклад о международном положении и проинформировали собрание о мотивах, которые побуждают капиталистические круги за рубежом выдвигать вопрос об интервенции. Чаянов считал, что источниками информации об интервенции были эмигрантские зарубежные центры и общественные и политические круги Франции.

«Судя по сообщениям Рамзина и Осадчего, основным стимулом к усилению интервенционистских стремлений за рубежом является убеждение капиталистических кругов в том, что надежды на внутренний крах советский системы являются безумными, и промышленно-хозяйственный рост СССР начинает становиться угрожающим не только в плоскости деятельности Коминтерна, но и в плоскости превращения СССР в мощный политический и экономический фактор международной жизни. В силу этого в руководящих общественно-экономических кругах Франции мысль об интервенции становится все более актуальной.

Параллельно этой информации представители Промышленной партии указывали, что, по их убеждению, интервенция является неизбежным фактом, с которым необходимо считаться всем политическим партиям СССР, в том числе и Трудовой Крестьянской партии.

Не помню, на том ли заседании или в каких-либо других встречах нас, т. е. членов ТКП, с представителями этой партии и другими политическими группировками вроде группы Громана – Суханова, нам сообщались вопросы возможности военной интервенции»[228].

Л.Н. Юровский в своих показаниях также отразил все, что хотел «вождь народов». 22 ноября 1930 г. председатель ОГПУ В.Р. Менжинский направил Сталину протокол допроса Л.Н. Юровского от 21 ноября, в котором тот признался, что еще до установления блока между «ТКП» и Промпартией последняя принимала участие в переговорах, имевших цель – подготовку интервенции. До 1927–1928 г. Промпартия вела их через Торгпром, который имел непосредственные связи с французским правительством. Якобы по сообщению А.В. Чаянова эти переговоры велись Пальчинским и затем Рамзиным и Чарновским.

Организация коалиции интервентов и их вооруженных сил осуществлялась Францией, которой были заключены соответствующие военные договоры с Польшей и Румынией.

Согласно этим договорам Франция должна снабжать Польшу и Румынию военным оборудованием, предоставить им во время войны необходимый высший командный состав и обеспечить возможность реализации военных займов. Материальные и финансовые средства, предоставляемые Францией Польше и Румынии, должны были носить характер не субсидии, а кредитов.

Польша и Румыния должны быть вознаграждены за свои затраты территориальными приобретениями за счет СССР.

Франция же должна получить следующие выгоды: выгодное урегулирование дореволюционной задолженности России; заключение выгодного для Франции торгового договора с будущим русским правительством; концессии, объекты которых могли быть значительно расширены, благодаря крупному строительству, которое проведено в СССР; возврат французским гражданам их прежней собственности на территории ССССР и политическая гегемония в Европе должна укрепиться благодаря тому влиянию на будущее правительство России, которое обеспечивалась руководящей ролью Франции в свержении советской власти.

Юровский писал: «В качестве поводов к войне должны быть использованы: ссылки на агитацию Коминтерна, как в европейских, так и в колониальных странах, утверждения, что Коминтерн предоставляет собою орган Советского Правительства, торгово-политические мероприятия советской власти (например ссылки на Демпинг). В качестве непосредственного повода предполагалось использовать какие-либо спровоцированные пограничные с Польшей или Румынией столкновения, или какие-либо другие специально созданные внешние осложнения.

Интервенционная война должна была начаться выступлением Польши, с последующим присоединением к ней Румынии и Прибалтийских лимитрофов. Указанные