Японский гербарий - Уинифред Леннокс

— Как я жила без тебя? — повторила вопрос Зигни. — Я не скажу, как я жила без тебя. Я скажу о другом — чем я жила. Я жила своими переводами. Я закончила их. Все двадцать книг. Теперь могу жить другим. — Она улыбнулась и посмотрела на Кена.

— Зигни, прости, но иногда мне кажется, что ты не…

— Не совсем настоящая? Нет, Кен, я живая, и ты знаешь это лучше других. — Она наклонилась к нему и легонько коснулась его губ. — Просто мне повезло — или, напротив, не повезло — природа или судьба, не знаю точно, наделила меня тем, чем наделяет немногих. Мне подарена была страсть, которая отравила бы мою жизнь, если бы я ей не отдалась. И я разрешила себе делать только то, что хотела, а не то, что требовали от меня другие.

Кен молчал, глядя на красивое лицо женщины, первым мужчиной которой был. Холод на сердце начал понемногу таять. Кровь поначалу несмело, потом все увереннее побежала по сосудам, наполняя жизнью его тело.

А мог бы он заняться с ней любовью? Прямо здесь? В палате?

Мог бы, а что тут такого?

Но память подбросила ему горькое воспоминание — перед тем, как им расстаться, Зигни редко занималась с ним любовью, отдавая предпочтение словарям, книгам по истории Японии, по истории буддизма… В ее жизни ему не было достойного места. Там царили двадцать томов японской поэзии, на которые она набросилась, как изголодавшаяся любовница на предмет страсти.

И тогда он нашел Салли, пытаясь заместить Зигни.

Боль снова стиснула сердце Кена и поднялась к горлу.

Но боль уже от другого — Кену стало стыдно перед покойной Салли за странное чувство благодарности — как вовремя она ушла из его жизни.

А девочки? Они ведь тоже были. Но их больше нет.

Он снова посмотрел на Зигни. А может, она колдунья? И сама подкинула мне Салли — как заменитель. Как «нутрисвит» вместо сахара. Заменять ее до тех пор, пока она не закончит дело своей жизни. А теперь Зигни возвращает меня себе?

Какая ерунда! Они погибли, это трагический случай, при чем здесь Зигни? — принялся Кен защищать ее от самого себя.

— Кен, как я тебя люблю… — услышал он тихий шепот.

Уголок рта Кена скривился, будто он хотел что-то сказать — неприятное, чтобы Зигни поняла: он не игрушка в ее руках.

— Кен, я тебя люблю. И любила всегда. Я ничего не могла поделать с собой.

Конечно, любила, Господи, разве можно меня не любить? — самодовольно, как прежде, подумал Кен, понемногу возвращающийся к жизни. Не я потерпел поражение от Зигни, нет, я победил ее. Она ведь собиралась всю жизнь переводить свои стихи, но сделала это во много раз быстрее и снова готова стать моей женщиной!

— У тебя были без меня мужчины? — вопрос вырвался сам собой, и, когда Кен произнес его, ему захотелось затолкать слова обратно себе в глотку.

Но Зигни быстро ответила:

— Тебе трудно в это поверить, но никого после тебя не было.

— Почему же трудно… — Кен улыбнулся, а она засмеялась.

Зигни не лгала.

— У меня были поклонники, они предлагали даже руку и сердце, они ведь не знали, что мое сердце занято.

— Японцами?

— Тобой, мой дорогой.

Кен вскинул руки и обнял Зигни за плечи, притянул к себе.

— Ну что, начнем сначала?

— Давай продолжим. Давай не будем противиться судьбе. Она не случайно снова свела нас вместе.

— Как по этому случаю высказались бы твои японские любовники? Я ведь понимаю, у тебя была толпа японских мужчин, с которыми ты жила все эти шесть лет без меня.

— Можно сказать и так, Кен. Их было ну… примерно пятьсот. Но, вспомни, кто бросил меня в их объятия? Разве не ты сам привез меня в дом своего знаменитого деда? В Вакавилл?

— О да. Этот старый сквалыга все тащил туда. Нет чтобы собирать свой гербарий, так он прихватил…

— Даже книгу, в названии которой есть слово «листья». Он был однолюб, твой дед. Я тоже однолюб, Кен. Тебе везет на однолюбов.

— Согласен. — Он немного подумал и добавил: — Может, я и сам такой?

Зигни улыбнулась и заложила длинную прядь светлых волос за ухо.

— Ты просил меня прочесть что-нибудь, подходящее моменту?

— Да.

— Ну может, вот это.

Говорят, что любовь —

Лишь пустые слова,

Но люблю я любовью другой:

Мне отныне тебя никогда не забыть,

Пусть я даже умру от любви!

Слабая улыбка пробежала по губам Кена. А Зигни наклонилась к нему и накрыла своими губами его губы.

— Ты понял меня, дорогой, Кен?

— Мы оба все поняли, милая шведская Златовласка. Наверное, ты обвила меня своими длинными волосами, закрутила, как в кокон, поэтому я никуда не смогу от тебя деться…

Прошло три месяца. Кен Стилвотер стал бодр и свеж, его сердце работало, как часы после починки умелого мастера. Они с Зигни приехали в Вакавилл, чтобы приготовиться к празднику по случаю выхода двадцатого, последнего, тома переводов.

— Зиг, как ты думаешь, хватит столов для угощения, которые я вынес в сад?

— По-моему, да, — сказала Зиг, появляясь в дверном проеме кухни. — И обязательно надо сделать маленькую эстраду. Это будет грандиозный праздник поэзии. Приедут местные японцы, филологи из Нью-Йорка, из Европы, конечно же мой издатель Пол Джексон. Жаль, мой отец не сможет. Знаешь, специально для него я сделала окончательный перевод статей о маме и оформила в виде альбома. Папа был тронут и признал, что я состоялась как переводчик.

— Еще бы, — Кен улыбнулся, — конечно, состоялась!

— Да, Энн и мальчики появятся сегодня вечером. Энн только что звонила из Миннеаполиса.

— О, они уже там?

— Да, они выбрали удачный рейс из Европы.

— Отлично, я слышал телефонный звонок, но, знаешь ли, увлекся, никак не мог оторваться от девятнадцатого тома.

Зигни зарделась.

— А… почему?

— Да вычитал там кое-что знакомое.

— И давно ты стал понимать японскую поэзию?

— К сожалению, недавно, моя дорогая Зигни. — Он медленно подошел к ней. — Раньше я был недостаточно взрослым, Зиг. Наверное, ты воспринимала меня как своего третьего сына. Теперь я повзрослел.

— Во всем? — с лукавой улыбкой поинтересовалась Зигни. — Я бы не хотела, чтобы ты кое в чем остепенился.

Кен расхохотался. Голубые глаза прищурились, а светлые волосы растрепались и упали на лоб.

— О нет, и не надейся! — Он приподнял Зигни и прижал к себе. — Сейчас сама поймешь.