Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона - Валерия Карих

«Как страшно!» – подумала Суламифь, сердце будто бы остановилось в груди и больно горело.

Внезапно она остановилась. Несколько фигур возникли перед ней, преградив путь.

– Откуда спешишь ты, женщина? – пьяным голосом проговорил первый из стоявших перед ней – высокий грузный человек, босой, с непокрытой головой, в растрепанной одежде.

– Хм, как откуда? – хмыкнул другой, небритый низкий толстяк. – Как откуда? – он раскинул руки в стороны, пытаясь поймать Суламифь, напирая своим гадким вонючим телом. – От полюбовничка! Я тоже хочу быть твоим воз-люб-ле-нным, – коверкая последнее слово, полусказал-полупрорычал он. – Иди ко мне, красавица!

Вдруг сзади раздались другие голоса:

– Блудница! Блудница! Ведьма! Гулящая! Бродит ночью одна по темным улицам, думает, что никто не увидит ее! Бейте ее! Бейте! Чтоб неповадно было другим бродить по ночам и красть чужих мужей!

Суламифь даже не успела рот открыть, чтобы оправдаться, не успела убежать, как камни посыпались в нее. Она упала на вымощенную булыжником дорогу и, молча и порывисто дыша, ждала самого страшного – боли и унижений, уродливой смерти от побоев и издевательств.

Вдруг раздался грудной женский голос, звучавший ни тихо, ни громко – так, что никто не осмелился ослушаться, – сила и угроза, власть и привычка повелевать были в нем, и все замерли:

– Стойте! Я говорю – остановитесь!

Суламифь по-прежнему оставалась на мостовой. По мановению руки закутанной в непроницаемое покрывало женщины, двое схватили Суламифь, водрузили бездыханное тело на резвого скакуна и скрылись на глазах изумленных истязателей в темноте дальних улиц. Затем та же рука движением сеятеля выбросила на дорогу монеты, и все бросились собирать деньги. Когда монеты, с взаимной бранью и тычками, были собраны, ни женщины со странным голосом, ни ее спутников, ни избитой камнями прохожей – уже не было. Поболтав немного, нищие разошлись.

Эвимелех очнулся в полумраке и долго разглядывал колышущиеся на стенах тени – цветы, ветви, человеческие фигуры в длинных одеяниях составляли необыкновенный мир сна. В голове было звонко и гулко: наверное, так бывает в большом золотом сосуде, когда он пуст. Вот прошла женщина, в ее руках – кувшин с водой. Вот мальчик принес и поставил рядом со стеной огромное блюдо с виноградными гроздьями. Вот старец медленно, не разгибая горбатой спины, натачивает нож Лицо этого человека не знакомо. А вот другой старик. Где-то Эвимелех его уже видел… «Ницан. Он жив?» – пронеслось в голове.

– Посмотрите, наш больной очнулся, – сказал мальчик, подзывая своих спутников к Эвимелеху.

Оба старика подошли к циновке, на которой лежал Эвимелех, заботливо укрытый старыми, но чистыми покрывалами. Одежды на нем не было: выстиранная и кем-то починенная, она висела неподалеку от убежища.

– Ну вот, – сказал второй, незнакомый старик, – теперь опасность миновала, теперь он будет жить.

Надежда и свет появились в потухших было глазах Ницана. Он взял Эвимелеха за руку и стал как будто чего-то ждать: может, когда тот заговорит или попросит чего-нибудь.

– Где я, что со мной? Я не умер?

Мальчик, который помогал старцам, был тут же. Поглядев на Ницана, он ответил вместо него:

– Нет, братство Ницана спасло тебя.

– Но… как? Я думал, Ницан умер. Тогда, когда меня привели с допроса, его уже не было… Я подумал…

– В тот день, когда тебя вызвали на допрос, Соломон приказал своим слугам перенести тело Ницана в другую каморку. Он был так заинтересован тем, кто такой Ницан и кто есть мы – братство пророков, что поспешил спасти жизнь Ницану. Повелитель умен и хитер, он хотел знать, с кем имеет дело. И вот пока ты, Эвимелех, стоял перед государем, за Ницаном уже стал ходить дворцовый лекарь. Потом, когда Ницану заметно полегчало, Соломон говорил с Ницаном. О чем они беседовали – никто не знает: Ницан не рассказывает об этом… Но Соломон приказал отпустить нашего друга и наставника.

– Скажи, мальчик, а не знаешь ли ты, что произошло с моими братьями, с моими обвинителями…

– Тебя, вероятно, заботит судьба Суламифь? – догадался второй старик. Ницан по-прежнему молчал. – О ней было бы лучше поговорить позже. А сейчас ты устал, Эвимелех, отдыхай.

Но Эвимелех стал так крутиться на своем жестком ложе, что стало ясно: затягивать с разговором невозможно.

– Много воды утекло с той поры, когда ты последний раз видел Суламифь. Тебя обвинили в убийстве сыновей Ноаха: сам Hoax указал на тебя. Поводом к этому послужил глиняный свисток, который был найден рядом с убиенными, и окровавленная пастушья дубинка – ею и ударили Неарама и Нехама. Наш Арон (так звали мальчика, ухаживающего за Эвимелехом и старцами) разведал, что Hoax теперь уже и сам не уверен, прав ли он был или нет на счет тебя. Но теперь ему удобно и спокойно: он отвел подозрение от своего сына, который, по сути, тоже мог стать убийцей – братоубийцей.

– Нирит?

– Да, Нирит. Между братьями разгорелся жестокий спор из-за наследства. Теперь, когда Неарама и Нехама нет в живых, Нирит заправляет делами совсем постаревшего Ноаха. И у него славно это получается… Так вот за тебя, Эвимелех, некому было вступиться. Янив и Эйнат безоговорочно поверили в обвинение Ноаха, а кто еще мог бы так поручиться за тебя, как не родные тебе люди?

Случилось так, что ты попал в ту самую темницу, где доживал свои дни Ницан. После того как Руфь-моавитянка, любовница Соломона, устроила на Храмовой горе это безобразное представление, – в голосе старика послышался гнев, и отвращение отразилось на его лице, – призывающее народ Израиля к грехопадению и идолопоклонничеству (языческое празднование союза Эла и Ашеры), и Ницан громко выступил, обличая поступки государя, находиться рядом с Ницаном было опасно. Тебя посчитали его сообщником. Вернее, кому-то выгодно было записать тебя в сообщники опасного преступника… Я знаю, знаю, – поспешил старик предупредить слова Эвимелеха о верности старшему другу, – что ты, сын мой, веришь Ницану и поддерживаешь его во всем. Может быть, это и погубило бы и тебя, да и Ницана, – там, в каменной норе под государевыми садами. Однако по каким-то своим соображениям Соломон отпустил Ницана. Нам удалось узнать о тайном подземном ходе, ведущем в тюрьму. Через узкие подземные коридоры мы и вынесли тебя, умирающего. Теперь ты здесь, среди нас. Ты будешь жить, если станешь вести себя осмотрительно и осторожно. Кто-то злой и коварный явно не хочет нашего покоя. Он может навредить и тебе.

– О чем ты говоришь, старик?

– После того, как Соломон отпустил Ницана, кто-то разузнал об убежище сонма пророков и погубил многих из нас, отравив ручей, из которого мы брали воду, чтобы готовить себе пищу. Этот кто-то мстит нам…

– А Суламифь? Что с Суламифью?

– Она исчезла. Поговаривают, что с ней видели какого-то незнакомца. Но имени его никто не знает. Даже Нейхеми, навещавшая Суламифь, ничего не может (или не хочет) сказать об этом.