Жил-был стул и другие истории о любви и людях - Е. Е.

… отпусти меня…

Я прошел по осенней пустой улице на проспект. В наше любимое кафе. Ещё раз позвонил. Ещё раз услышал, что абонент «временно недоступен или находится вне зоны действия сети». Заказал и залпом выпил двойной коньяк. Была суббота. Одиннадцать утра… Она избавила меня от необходимости быть жестоким. Произнести те самые слова. Определить и назначить ТОТ САМЫЙ день… Но я спросил себя: а как же она? Что она-то чувствовала, назначая его?! Как ощущала себя в последние сорок восемь, двадцать четыре, три, два… один… час… В последние пять минут… когда оделась, взяла сумочку… оглядела комнату… где провела больше года… взглянула на меня…

Я заказал ещё коньяк и сразу выпил. Кажется, на меня обратили внимание…

Никто и никогда не советовал мне – что пить, чтобы быть привлекательнее…

Спустя две недели я снова у доктора. Снова долгое молчание. Снова мне неуютно, но теперь есть силы не отводить глаз.

– Как себя чувствуете?

– Спасибо.

– Спасибо, хорошо? Или спасибо, плохо? Выглядите – нелучшим образом.

– Спасибо. Я себя… чувствую.

Кивает головой.

– Таблетки мои пьете?

– Вдвое меньше, чем вы прописали.

– Это неправильно. Не поможет.

– Доктор… вы извините. Но я хочу жить. Хорошо ли, плохо ли… но не ходить сомнамбулой.

– Что с алкоголем?

– Не бросил.

– Почему?

Почему?! Как ему объяснить?! Не рассказывать же всё это?! Глупо ведь, да?!

– Доктор, должно же что-то оставаться от прошлой жизни?

– В смысле?

– Ну… кроме воспоминаний. Должно что-то связывать прошлое с настоящим? От него и так мало что осталось…

Он снова долго молчит.

– Посмотрите на мой палец.

Слежу взглядом.

– Ладно. Лекарства пейте. Вот вам ещё рецепт – это от случая к случаю. Когда совсем плохо станет.

– А станет?

– Станет-станет. Беру рецепт. Встаю.

– Спасибо.

Он тоже поднимается.

– И всё же, – говорит, – поменьше думайте о прошлом. Не отказывайтесь от него, просто не ворошите без надобностей. Столько всего ещё будет.

Я смотрю на книги Соловьева на полке у него за спиной. Хочется саркастично спросить, зачем, при таких взглядах на жизнь, он изучает историю?! То есть… мнение какого-то дядьки по поводу тех или иных событий, которые то ли были, то ли нет, ему важно?! Это, типа, историческая память – кто мы? И откуда?.. А жизнь конкретного человека… его собственную жизнь… ему без лишней надобности вспоминать не хочется?! Прикольно… Но я говорю только:

– Спасибо. Я знаю. Только ведь и оно… которое будет… тоже станет прошлым.

– Вы – пессимист.

– Все писатели – пессимисты.

– А вы всё же писатель?

– Ну… как-то так… Во всяком случае это главное, что у меня есть.

– Завидую вам.

– А вот я себе – нет.

– Почему?

– Я не написал ничего, что заставило бы кого-то смеяться, или плакать.

– Плакать? Смеяться?.. Не знаю… не знаю… Во всяком случае, я показал ваши рассказы жене. Сказал, вы у меня лечитесь…

– Спасибо, – иронизирую.

– Не за что. Ей, кстати, это было безразлично… А вот о ваших рассказах мы потом дня два говорили. Что то доказывали друг другу… Даже поругались.

Спасибо вам, доктор. Спасибо вам, почти незнакомый мне человек по имени Михаил Петрович… Спасибо… Никто не говорил мне, что ругался из-за моих рассказов… Я, в общем-то, даже думать не мог, что кто-то их обсуждает.

– Ещё больше – я не написал.

– В чем дело?! Напишите.

– Что-то крутится внутри… а что – понять не могу…

– А вы напишите… про память… Раз так привязаны к ней. К тому же, это хорошая терапия – написать о том, что тревожит, не дает покоя. Напишите.

…И вот тогда я написал про то… что… никто… никогда… для меня не делал…

Утро. Я просыпаюсь легко, будто не спал. Просто открываю глаза и встречаюсь взглядом с небом. Мы долго смотрим друг на друга. Оно изменилось за эти дни. Из черного в начале февраля оно расцвело сегодня, к середине апреля, голубизной. Я просто отмечаю это движение цвета. Вот уже пятьдесят семь дней… А вчера было пятьдесят шесть. А ещё раньше пятьдесят пять. Небо менялось. Менялось всё вокруг. Только не для меня. Я всё там же – где слышу её слова. Слышу, как хлопает дверь автомобиля. Вижу, как кружит снег в желтой от фонарей ночи. Как теряется в толпе её фигура. Я – всё там же. Где всё свежо и ощутимо. Так свежо и так ощутимо, что сперва и не понимаешь, что произошло, что сделал не так, не так сказал, а потому, кажется, к этому можно ещё вернуться, исправить. Ответить что-то другое… Всё так близко! Ничто не кончилось! Ваш разговор просто прервался!

А тающий и искрящийся снег и это посветлевшее небо, и теплый ветер, прилетевший неделю назад в Москву, и новые процессы, выигранные и проигранные, командировки в ещё ледяной Новосибирск и уже почти летний Ростов, совещания, новые клиенты, перспективы заоблачных гонораров, большие и малые заботы – новая машина Ольге, насморк, тройки в четверти у дочки, переезд в новый офис, чье-то увольнение, и какое-то оно скандальное, с претензиями, – всё это рядом, но как-то со стороны. Пусто.

Это даже не темнота. Чёрное есть, только если есть белое. Синее, потому что есть желтое. А вместе они – зеленое. А пустота, она никакая. Как мой сон без снов. Закрыл глаза… и открыл. А сколько прошло времени? Восемь часов? Десять? Или пятьдесят шесть дней? А не было ни-че-го! И только небо изо дня в день становилось светлее.

Ольга спит. Растрепанные волосы, приоткрытый рот. И как-то уж совсем неэротично свернулась под одеялом. Я понимаю, что несправедлив к ней. Что она спит, как ей удобно. Что она не виновата в том, что происходит в моей жизни. И я должен быть ей благодарен, что за эти почти три года она ни о чем не догадалась. Ну, или ни разу не дала понять, что догадывается. Что последние два месяца её устраивают мои рассказы о том, как много работы, как задолбал этот переезд, что помощники ленивые, бестолковые и ничего не знают. В общем, я должен быть ей благодарен, что она меня не трогает, ничего от меня не хочет, никуда не тянет и ничего не выспрашивает. Она, правда, идеальная жена. И она мне нужна. Просто мы уже… сколько?.. почти тридцать лет вместе… И всё то, что происходит, наверное, естественно. Извини, дорогая…