Кунст (не было кино). Роман с приложениями - Сергей Чихачев

– Не совсем так, – раздражённо качнул головой мой собеседник. – Мы как-нибудь всё-таки выкроим время у Консультанта, и он вам всё расскажет. А что вам ещё говорил Николай Васильевич? Просто интересно?

– Ну говорил, что народ добрый, только безвольный. И пьёт.

– Добрый… – задумчивым эхом повторил Второй. – Безвольный и пьёт… Николай Васильевич, видите ли, родом из Люберец. Он вам практически описал свою семью, а не народ. Напрасно я его просил. Надо сразу к Консультанту! Добрый!.. – Николай Второй явно заводился. – Добрый, да? Пьёт, да? А он не рассказывал, откуда берутся те, кто обирает пьяных? Кто бьёт собственных жён и детей? Какой народ рожает бесчисленных хамов, страшных в своей безнаказанности? Откуда берутся мародёры? Кто ворует ПЗРК у своих и продаёт их врагам? А откуда появляются – не говорил ли он? – все эти бляди, а? Все эти прозрачные глаза и все эти рты, славящие любую нынешнюю партию? Рты, прерывающие хвалебные речи только для того, чтобы сильнее вылизать жопу любимого руководителя, кто бы им сейчас ни был? Откуда они, а?! Откуда?! Десятилетие за десятилетием эти бляди выходят из ниоткуда, и пишут передовицы, и читают прозрачными глазами с телесуфлёра новости? Откуда появляются другие, которые, яростно хрипя или весомо вещая, вкачивают в мозг того самого народа, который, по теории их родить не должен, говно своей аналитики, тоже, безусловно, поддерживающей генеральный курс? Задумайся над тем, откуда эти бляди берутся, – и ты получишь представление, чего ждать от народа, их рожающего с завидным постоянством. Я молчал.

– От вас требуется формальное согласие, Сергей, – беря себя в руки и возвращаясь к прежнему лёгкому тону, сообщил Николай. – Это специальная процедура, отчасти публичная, вам она предстоит на днях.

Я не стал спрашивать, что меня ждёт в случае отказа. Более того, желания отказываться не было, что меня премного удивило. Так, копошились червячки сомнения, но и только-то.

– Вы будете работать в этом же здании, на седьмом этаже, третья секция. Вход у вас с другой стороны. Я вам потом покажу, как удобнее проходить от вас ко мне – тут всё-таки большое здание. И ездить вам сюда удобнее от дома, – Николай встал, прошёл к окну и глянул за штору. – А то «Коллегия-69» работает так хорошо, что скоро и мы не сможем по городу передвигаться.

Кружка с чаем выпала у меня из рук и звякнула о стол.

– Пробки?! ПРОБКИ? Вы?! – Я не мог поверить своим ушам.

Николай Второй прошёлся от окна к столу, сел на своё место к лампе, и тут я увидел, что он всё-таки тоже чуть устал.

– Ну да, пробки, – глухо повторил он. – Вы коренной москвич, я знаю из вашего дела. Я тоже коренной. Я здесь родился, на Колхозной, которая сейчас Сухаревская. Я давно не вижу ту Москву, которую помню, – немного тоскливо сказал он, словно откликнувшись на мои мысли. – Вам это как? Мне, например, больно. У вас, я читал в деле, прадед имел дом с лавкой. А у моего прадеда было небольшое имение. Он был офицер, царский полковник. У нас полсемьи репрессированных. И имение это снесли, разумеется, при советской власти. Тогда это и не Москва никакая была. Родители мои жили на Сухаревке уже к тому времени. Я сухаревская шпана, – и он печально улыбнулся. – Мы решили создать «Коллегию-69». Они делают жизнь в Москве невыносимой. И делают, кстати, успешно. Одна из самых успешных Коллегий, – вздохнул он. – Работают, правда, не по всей стране. В Москве. В Питере ещё – ну там проще пробки организовывать, там мосты эти дурацкие. В Казани работают, в Нижнем. Но сил не хватает.

– А какого вы ждёте результата? – вздохнул я.

– Рано или поздно страной официально будем руководить мы, – поднял на меня взгляд Николай. – Налоги будут собираться со всех, мы уже это делаем. Преступность исчезнет – за исключением, собственно, уголовников: мы ими не занимаемся и никакого дела с ворами не имеем. Взятки канут в Лету. И пробки исчезнут, потому что «Коллегия-69» будет расформирована и займётся тем, чем сейчас занимается ГИБДД. Наши из «Шестьдесят девятой» знают, какими должны быть менты на дорогах. И Москва будет как раньше… Ну хоть немного.

– И дом прадедушкин вернёте? – Я то ли неудачно сострил, то ли попёр на рожон.

– Нет. Дом не вернём, – честно ответил Второй. – Хотя мне и самому тот район жалко. Красивый район. Московский.

Меня вновь начинала томить сонная одурь. Подробности про работу с телеканалами можно выяснить и завтра, и послезавтра. Консультант подождёт. Формальности не к спеху. И я, не в силах уже справляться с организмом, широко зевнул. Николай это увидел.

– Вы сейчас отдохните, пока вам будут машину готовить и документы, – сочувственно посоветовал он, – я вас провожу. У нас тут есть нечто вроде гостиницы для сотрудников. Там сможете перевести дух. А потом за вами придут.

Так я оказался в тёплой небольшой комнате, действительно похожей на номер обычного трёхзвёздочного отеля, только очень чистого и тихого. Под ногами у меня пружинил ковёр, светился проём на удивление большой ванной комнаты. За окнами было темно: на Москву спустился вечер, и красные реки огней на колёсах парализовали центр города. «Коллегия-69» не зря ела свой хлеб.

Я не собирался спать. Я просто присел на кровать, чтобы перевести дух и насладиться хотя бы минутами тишины после этого сумасшедшего дня. Наслаждаться тишиной сидя стало неудобно и я, видимо, прилёг. Тепло и уют размыли сомнения держащегося из последних сил мозга, и он повелительно дал команду на отключение. Я не знаю, сколько удалось проспать. Проснулся я с колотящимся сердцем оттого, что кто-то вошёл в комнату и запер дверь изнутри. Между дверью и комнатой был небольшой двухметровый коридорчик, и я не мог видеть, кто это. Неясная тень легла на порог комнаты, и в следующее мгновение в мягком рассеянном свете, льющемся из ванной, я увидел абрис тела божественной Анны Вячеславовны.

Я молча лежал. Она молча стояла. Мгновение кончилось, и Анна в три движения освободилась от одежды. Я обмер.

– Мне показалось, я вам понравилась, – только и услышал я её тихий низкий голос, перед тем как окончательно онеметь от созерцательного восторга, обонятельного экстаза и бесконечного тактильного счастья.

Не было кино.

На могиле отца стоит отличный памятник, а я дописываю эти строки, сидя в третьей секции седьмого этажа. Прошло уже два месяца. Я работаю здесь. Я почти не езжу домой: здесь лучше кормят и интересней спать. Да и на пробки я совсем перестал тратить время.

Я решил остаться. Решил, когда понял, что я и так работаю на КУНСТ – пишу, правлю и редактирую чушь про следователей и бандитов, которых никогда не видел. Нахожусь я снаружи этого здания или внутри – ничего не меняется. Я выключил телевизор в своей голове, и мне теперь нет нужды включать настоящий, но я часто делаю это, чтобы оценить результаты своей работы.

Сейчас я допишу, сброшюрую листы в папку (аппарат стоит в соседней комнате), переплету и выброшу вниз, на тротуар. В надежде, что кто-нибудь подберёт. Собственно, я и рассчитываю на привлечение внимания громким шлепком увесистой папки, сброшенной с большой высоты. Сейчас вечер, многие идут с работы, кто-нибудь да заметит.