Прыжок в длину - Ольга Славникова

«Что происходит, не пойму, – пробормотал Ван-Ваныч, озирая разоренные фуршетные столы с обрывками вялой петрушки и несколькими легальными бутылками, в которых еще оставалось на два, на три пальца алкоголя. – Конечно, они всегда с собой приносят, как без этого. Но чтобы столько! Это надо фуру к школе подогнать, Олег, ты только посмотри!»

Действительно, гудящая и ноющая толчея (общий звук становился все более басовитым и жалобным по мере разгона веселья) то и дело сбивалась в небольшие кучи, в локальные водовороты, точно в некой глубине, под гладью и рябью выпускного праздника, вдруг возникали ямы, фатальные воронки. Из воронок иногда доносилось увесистое стеклянное бряканье, и следом за тем «взрослые люди» выгребали кто куда, причем у мальчиков пиджаки были оттопырены бережно скрываемой ношей, а морды растянуты влажными, мыльными ухмылками. Похоже, где-то вне зала имелся неиссякаемый источник алкоголя, кладка стеклянных яиц, куда вела известная всем муравьиная тропа. Ситуация была плохая и грозила бедой.

«Я, кажется, знаю, кто все это устроил», – проговорил Ведерников, делая попытку встать из деревянного кресла, норовившего при первой же свободе откидного мощного сиденья завалить назад и сплющить. «Он?» – осторожно спросил Ван-Ваныч, выставляя брови домиком. «Он, кто же еще, – угрюмо подтвердил Ведерников и, вцепившись в Лидину мягкую руку, кое-как выбрался. – Надо пойти посмотреть, где у него гнездо. И немедленно все это прекратить». «Я с вами!» – воскликнула Лида, терзая свой блескучий, тряской чешуей расшитый ридикюльчик. «Пожалуйста, останься здесь», – жестко произнес Ведерников, стараясь не смотреть в Лидины молящие глаза.

* * *

В коридоре возле актового зала было людно, сумбурно, жестикуляция «взрослых людей» напоминала движение голых веток при сильном ветре. Встревоженный Ван-Ваныч, сильно размахивая руками, в разлетающемся пиджачишке, поспешил к тому мужскому туалету, что всегда служил рассадником беспорядков. Ведерников, переваливаясь всем телом через трость, норовившую увильнуть, торопился за ним. Однако опасный туалет оказался пуст, только горела резкой радугой свежая трещина на оконном стекле да под мокрой раковиной чернела жерлами груда пустых бутылок, брякнувших и раскатившихся с округлым рокотом, когда Ведерников о них споткнулся.

«Что ж, посмотрим выше, – заключил Ван-Ваныч, стараясь не наступить на маятником катавшееся стекло. – Сколько они, однако, выдули! И, заметь, французское бордо, не дрянь, какой заборы красят. Я давно подозревал…» «Что?» – вскинулся Ведерников. «Деньги, – глухо проговорил Ван-Ваныч. – Я знаю, Олег, не ты ему столько даешь. У тебя богатая, щедрая мать, но она разумная женщина и не будет оплачивать всю эту сокрушительную выпивку. У Жени свои источники дохода. И боюсь, не совсем чистые». «Он играет в карты, – ответил Ведерников. – Почему-то всегда выигрывает». «Только ли карты… – задумчиво пробормотал Ван-Ваныч, на всякий случай открывая одну за другой хлипкие кабинки с монументальными журчащими унитазами. – Так, давай, Олег, на второй этаж».

Выйдя из туалета, Ведерников увидел метрах в десяти притаившуюся Лиду, мерцавшую всем своим стеклярусом за темным постаментом с неясным, похожим на белого попугая гипсовым бюстом. Как только Ван-Ваныч и следом Ведерников двинулись к лестнице, сзади послышалось осторожное царапанье и цоканье Лидиных острых каблуков. На площадке между скудно освещенными пролетами обнаружилась возня, состоявшая из двух плотных, известкой и какой-то маслянистой гадостью испачканных спин, двух мокрых затылков и четырех грубых ног, норовивших подсечь и пнуть; под ногами прыгали, будто вихлястый кузнечик, чьи-то ослепшие очки. Третий участник конфликта слабо шевелился в углу, один глаз его заплыл и напоминал сливу, с нижней разбитой губы свисала густая красная слюна, и, судя по неуверенным тычкам указательного в голую переносицу, очки принадлежали ему. «Немедленно прекратить! – взвизгнул Ван-Ваныч, шаркнув маленькой ногой в легком, словно бумажном башмачке. – Вызываю полицию!» В ответ на это двое драчунов, не расцепляясь, тряся чубами, скатились по ступеням на первый этаж, а третий неуверенно пополз, похлопывая ладонью по замызганному кафелю. «Все трое пьяны в дугу, – констатировал Ван-Ваныч, не оборачиваясь к Ведерникову. – Это Карамов, Воробьев и Завьялов, нормальные ребята, середнячки, класса до пятого дрались, потом успокоились. У Завьялова разряд по шахматам», – с горечью добавил Ван-Ваныч, поглаживая себя дрожащей рукой по остаткам волос.

Во втором этаже шум праздника слышался точно гул метро. Здесь стояла своя, отдельная тишина, ритм окон по левую руку соответствовал ритму классных дверей по правую. Ван-Ваныч подергал несколько дверных ручек, убедился, что заперто, и, пожимая плечиками, понесся дальше. Ведерников уже почти не поспевал. Тесные лаковые туфли морщились на каждом шагу, строили ужасные гримасы, виртуальные ступни были, будто жабы, покрыты натертыми волдырями, боль от них с каждым ударом крови отдавала в затылок. Снова была лестница, живо напомнившая своими неровными зубцами какой-то фрагмент из адской постройки изверга-протезиста; Лида, пришаркивая и шурша, кралась в некотором отдалении, ее глаза блестели в полумраке, точно у кошки.

И тут Ван-Ванычу повезло. Только он вступил на третий этаж, как прямо к нему в педагогические объятия вырулили два пригожих молодца, тащившие спортивную сумку, в которой скрипело стекло. «Ну, и где тут у вас магазин?» – вкрадчиво поинтересовался Ван-Ваныч, вгоняя молодцов в оторопь. «Да что, Иван Иванович, о чем вы?» – заулыбался тот, что повыше, и улыбка вышла настолько фальшивой, что даже зубы его, блеснувшие ровной полоской в призрачном свете ближнего окна, показались вставными. «Откройте сумку», – потребовал Ван-Ваныч, преграждая двоим путь к лестнице. Молодцы переглянулись, и тот, что поменьше, потянув времени сколько возможно, с треском раздернул натянутую молнию. Показались тесные бутылочные горлышки, обжатые фольгой.

«Так-так-так, а не включить ли нам свет», – радостно предложил Ван-Ваныч. Отбежав на лестничную клетку, он пощелкал в полумраке какими-то рычажками, и от одной удачной комбинации, сопровождавшейся легким дополнительным звоном, задрожали и налились теплым желтым электричеством мутные шары. Молодцы зажмурились, скуксились, словно собрались, как малышня, разреветься. Ван-Ваныч, по-хозяйски склонившись над сумкой, расшатал и вытащил, будто корнеплод из грядки, темно-зеленую стеклянную бомбу. Сумка сразу ослабела, но все еще оставалась полнехонькой. «Шампанское, для девчонок», – заискивающе проговорил высокий, скашивая на своего товарища заспанные светлые глаза. Однако Ван-Ваныч уже покачивал перед молодцами выдернутой с ловкостью фокусника бутылкой водки – весьма недешевой, судя по серебряной, с рельефным тиснением этикетке. «Откуда это богатство? Где взяли, кто платил?» – ласково допытывался Ван-Ваныч, гипнотизируя молодцов округлым свечением сорокаградусной жидкости. «Это Караваев? Его благотворительность?» – грубо вмешался Ведерников, страшный, оскаленный от боли, с каплями горячего воска на расплавленном лбу.

И тут молодцы сломались. Их честные глаза заморгали, забегали, высокий каким-то бабьим стеснительным жестом вытер руку о штаны. «Да мы сами думали, что Каравай проставится самое большее ящиком, – пустился он в объяснения. – Каравай говорил, мол, ради всеобщего примирения и доброй памяти, мол, разойдемся в жизнь друзьями, и все такое. Преподам велел не сообщать, дескать, это наше дело, мы не должны отчитываться, как только возьмем в руки аттестаты. Ну, мы, как люди, тоже с собой имели, пустыми не пришли. А когда подтянулись к нему в лаборантскую – мама дорогая, там тыщ на триста рублей, от пола до потолка. Дима Александрович с пацанами всю ночь вчера выгружали, едва пупки не надорвали. Каравай за то Диме Александровичу половину долгов списал…» «Стоп, лаборантская – это какая, при кабинете химии?» – въедливо уточнил Ван-Ваныч, все еще с бутылками в руках. «Ну да, ну да, – растерянно подтвердил высокий. – Эй, туда пока нельзя!» – крикнул он в узкую спину Ван-Ваныча, уже летевшего, размахивая бутылками и полами пиджака, к нужной двери. «Можно!» – крикнул он, не оборачиваясь.