Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии - Генри Марш

Младший врач говорит, что пациентка дважды пыталась наложить на себя руки.

— А как люди обычно кончают с собой в Непале?

— Чаще всего вешаются, сэр.

Пациенты прибывают со всего Непала, зачастую из отдаленных горных деревень, до которых можно добраться только пешком. Они приходят в клинику с надеждой на мгновенное исцеление и со слепой верой в могущество медицины. Вероятно, это связано с их верой в силу молитв и жертвоприношений.

Идея о том, что у каждого лекарства есть побочные эффекты и что следует взвешивать все плюсы и минусы, им абсолютно чужда. Они не понимают, что нельзя избавиться от хронических недугов, таких как мигрень, эпилепсия, гипертония или боли в пояснице, за один-единственный визит к врачу. В итоге пациенты принимают невообразимое количество лекарств, которые за годы болезни купили самостоятельно либо получили от других врачей. Они приходят на прием с полиэтиленовыми пакетами, которые доверху набиты блестящими упаковками, а потом раскладывают перед нами на столе таблетки всевозможных размеров, форм и цветов.

— Женщина тридцати лет с головными болями, сэр.

«Боже мой, — подумал я, — только не еще одна». Пациентка вместе с мужем робко усаживается передо мной.

— И она не может перестать смеяться, сэр.

— Правда? Патологический смех? Это уже любопытно.

Мне передают снимок. Все действительно весьма любопытно и весьма печально.

— Что вы тут видите, Салима?

Через какое-то время Салима, не без моей помощи, приходит к выводу, что мы смотрим на огромную опухоль мозга, если точнее — на петрокливальную менингиому.

— Скажите им, пусть вернутся завтра, когда будет профессор, — говорю я.

Когда пациентка и ее муж выходят, я объясняю младшим врачам, что без операции она умрет в течение ближайших лет — медленно, возможно, от аспирационной пневмонии. У бедной женщины уже начались проблемы с глотательным рефлексом, из-за того что опухоль давит на черепной нерв, отвечающий за работу горла, а это верный предвестник смерти. Операция же предстоит исключительно сложная. Во всяком случае, сложно будет прооперировать пациентку так, чтобы она не осталась тяжелым инвалидом до конца своих дней. Так что же лучше? Умереть в скором времени или прожить дольше, но в недееспособном состоянии?

— Им следует переговорить с профессором, — подвожу я итог.

Но пациентка больше не появлялась.

* * *

— Все в порядке, не считая ребенка… младенца, которому мы вчера попытались провести эндоскопическую вентрикулостомию.

Речь идет о малыше нескольких месяцев от роду с ужасно раздутой от водянки головой.

— И что?

— Ничего хорошего…

— У матери есть другие дети?

— Да.

— Будет лучше, если мы позволим ему умереть, не так ли?

Дев ничего не ответил, давая понять, что на том и решено.

— В Англии нам бы ни за что не позволили так поступить, — заметил я. — Мы бы сделали все, что от нас зависит, и потратили целое состояние, чтобы сохранить ребенку жизнь, даже если жизнь эта превратится в сущий ад. Да и возможно ли иначе, если мозг поврежден, а голова размером с футбольный мяч? Помнится, когда я проходил практику в детской больнице, мой наставник иногда — если доводилось оперировать какого-нибудь особенно безнадежного малыша, которого впереди ничего не ждало, кроме страданий, — говорил, что жалеет об одном. О том, что не может сказать родителям, чтобы те позволили ребенку умереть и завели нового. Увы, нам такое говорить нельзя.

— Ребенок умер ночью, — сообщил мне на следующее утро ординатор, увидев, как я смотрю на освободившуюся кровать. Ребенка больше не было — после него осталась лишь кучка простыней: медсестры еще не успели сменить белье.

* * *

У меня возникли проблемы с подготовкой пациента к МВД [9] — операции, хорошо помогающей при невралгии тройничного нерва, который отвечает за чувствительность всего лица. В Лондоне я проводил такие операции сотни раз — здесь же все было по-другому. Трудности начались, когда понадобилось перевернуть пациента на живот.

— В Лондоне мы переворачиваем пациентов на «раз-два-три», — говорю я. — У вас так принято?

— Да, сэр, — радостно заверяет меня ординатор.

— Раз, — произношу я, и он тут же принимается сталкивать пациента с каталки.

— Нет-нет! — кричу я. — Раз, два, три… и только потом переворачиваем!

Это напоминает скорее борьбу за мяч в регби, чем хорошо отлаженный маневр, но все-таки нам удается уложить пациента лицом вниз на операционный стол.

* * *

Дорога от нашей неврологической больницы до государственной больницы Бир занимает двадцать минут. За это время мы успели проехать мимо нескольких небольших демонстраций, проходивших под наблюдением вооруженной до зубов полиции.

Непалу никак не удается преодолеть политический хаос. Всего несколько лет назад закончилась гражданская война. Через четыре года после расправы над королевской семьей монархический строй был окончательно свергнут. Пришедшее ему на смену марксистское правительство, избранное демократическим путем, оказалось расколото непрекращающимся противостоянием между политиками.

Улицы вокруг больницы были забиты пешеходами и мотороллерами. У входа отощалая девушка продавала разрезанные пополам огурцы, посыпанные красной приправой, доставая их прямо из пустой нефтяной бочки, служившей прилавком.

Через дорогу от больницы выстроился ряд ветхих аптек, вокруг которых толпился народ.

— Первая аптека в Непале. — Дев указал на старое кирпичное здание позади аптечных лачуг: по его стенам змеились широкие трещины, оставшиеся после недавнего разрушительного землетрясения.

Сама больница походила на старый грязный склад. Глядя на нее, я припомнил худшие больницы из тех, где мне довелось побывать во время поездок в Африку и на Украину. Ее построили в шестидесятых американцы, и, хотя в отдельных частях здания окон было достаточно, в целом она являла собой типичный образчик архитектурного стиля, приверженцы которого не делали особых различий между больницами и заводами или тюрьмами. Его характерные черты — длинные темные коридоры и множество закоулков, где постоянно царит полумрак. Палаты были забиты до отказа, и все выглядело запущенным и унылым. Персонал встретил Дева радостными улыбками и громкими «намасте», но позже он признался, что визит в эту больницу глубоко расстроил его.