Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

Пришёл я в кабинет, что мне товарищи выделили, сел за стол и понял: нет решения. Ничегошеньки мне всё, что узнал, не дало – только дело в конец запуталось. Ну а раз так – надо его к себе повесткой вызывать. Здесь и поговорим…

* * *

Волков-старший вошёл в здание городского отдела ГПУ, предъявил дежурному повестку, выяснил, в каком кабинете его ожидает товарищ Регер и поднялся на второй этаж.

– Разрешите?

– Прошу. Вы кто?

Волков поздоровался со средних лет блондином в кожанке поверх гимнастёрки, представился и положил на стол повестку:

– Чем обязан?

Регер, в свою очередь, оглядел Волкова с головы до ног, указал на стул и вдруг спросил:

– Вы совершенно не волнуетесь. Почему?

Волков сел, устроился поудобнее.

– А почему я должен волноваться? Вряд ли это арест – вы бы тогда за мной сами приехали. Да и для серьёзного допроса этот кабинет никак не подходит. Вот если бы в меня в подвале встречали, да ещё с двумя-тремя сотрудниками, появился бы повод для волнения. Так я слушаю вас, товарищ Регер.

Макс Фридрихович задумался. Он предложил Волкову папиросу, но тот отказался, предпочтя свои.

– Интересный у вас портсигар, – заинтересовался Регер, разглядывая массивную серебряную вещь, на крышке которой красовались три богатыря.

– Память о жене.

Контрразведчик кивнул, а потом снова спросил:

– Как вы думаете: зачем вас пригласили?

– Ну вариантов два. Вы не здешний. Командировочный. Из Москвы или из Иваново-Вознесенска. Шансы один к четырём…

– Стоп! – поднял руку Регер. – С чего вы взяли, что я не здешний? Вы что, знаете всех сотрудников ГПУ города в лицо?

– Нет, разумеется, – улыбнулся Всеволод Николаевич. – Хотя их здесь не так много, и я мог бы при желании запомнить их всех. Но тут другое. Дежурный внизу, взяв мою повестку, сразу повторил вашу фамилию – не самую привычную для русского уха, но задумался, вспоминая, в каком вы кабинете. Вы следователь, и если бы были здешним – за вами был бы закреплён кабинет, номер которого у остальных отскакивал бы от зубов. Временный же кабинет бывает только у командировочных. Все просто, не так ли?

– Неплохо, – вынужден был признать Регер. – Так я из центра или из области?

– Видите ли, я отправлял докладную на имя наркома обороны товарища Ворошилова. Если бы вы были из Москвы, то пришли бы сразу на завод и беседовали бы со мной там. Но мы здесь. Так что восемьдесят процентов за то, что вы из области.

– Почему только восемьдесят?

– Ну тут вот какое дело. Я предлагал новый состав огнесмеси для огнемётов и авиабомб. Насколько я могу судить, состав совершенно новый. Но я могу и ошибаться. Тогда становится понятным, почему встреча не на заводе, и теперь вы хотите знать: сам ли я додумался или пытаюсь присвоить себе чужие лавры? – Волков усмехнулся уголком рта. – Только, скорее всего, вы всё-таки из области. И приехали разобраться с каким-то «сигналом с места».

– Ну что же, – контрразведчик развёл руками. – Сдаюсь. Всё так и есть. Пришла к нам информация, что вы устроили встречу Рождества. Что, согласитесь, как-то не вяжется с вашим членством в Партии.

– Боюсь, что вас ввели в заблуждение, – теперь развёл руками инженер. – Мы встречали Новый год, а не праздновали Рождество. Кстати, ёлку мы выбросили именно седьмого января.

– Может, вы встречали католическое Рождество?

– Опять мимо. Украсили ёлку мы тридцать первого декабря.

– Слушайте, Волков, а почему вообще ёлка? Что за блажь?

Всеволод Николаевич улыбнулся. Хорошо, открыто…

– Знаете, вдруг захотелось вспомнить детство. Ёлка, мандарины, музыка, бенгальские огни… Иногда стоит потакать своим желаниям, а?

Регер внезапно остро пожалел, что сам не был на этом празднике. Он вспомнил, как они вместе с братьями, сёстрами, кузенами и кузинами стояли возле ёлки и пели рождественские песни, папенька играл на фисгармонии, а маменька разливала по чашкам горячий, сладко пахнущий глинтвейн…

Но тут же отогнал от себя эти воспоминания и принялся расспрашивать об Ирландии. И почему-то очень интересовался: насколько близок Волков был к Майклу Коллинзу? Сперва Всеволод Николаевич удивился такому настойчивому интересу, но затем вспомнил курьёзную историю, связанную с Коллинзом и финансами.

– Вас интересует судьба бриллиантов, отданных в залог за заём?[79] – спросил он как можно более небрежно.

Контрразведчик задохнулся и смог только кивнуть. Волков как мог подробно изложил всё, что помнил об этой истории.

– Так что сейчас драгоценности у миссис Боланд, а вот где она их хранит, я – увы! – не имею ни малейшего представления.

Регер достал платок и вытер покрывшийся испариной лоб. «Вот это да! – думал он. – Вот это да! Вот так и бывает: приехал по мелкому делу, а тут – такое!..» Тут вдруг мысли его перескочили на другую стезю, и он посмотрел на своего собеседника уже с профессиональным интересом.

– Слушай, товарищ Волков, а давай-ка теперь начистоту, – произнёс он медленно. – Ты ведь у Коллинза не только артиллерией командовал, а? Он ведь министром внутренних дел Ирландской Республики был, а ты… – он замолчал, подбирая слова, и наконец чётко отрубил, – В ирландской ВЧК служил? Ну только не врать!

Волков обречённо помолчал, а потом, решив, что судьбу не перебороть, кивнул:

– Заметь, это ты, товарищ Регер, сказал…

– А чего сразу к нам не пришёл, чудак-человек?

Волков вздохнул. Ему вдруг показалось, что он явственно слышит треск тонкого льда под ногами.

– Я в СССР по фальшивым документам въехал. Пробирался из Ирландии через Соединённые Штаты, а потом – во Владивосток, – ответил он наконец. – Ну и решил, что у вас… у нас за такое по головке не погладят.

– Ну вообще-то, правильно, – кивнул головой Регер. – Но ведь мог всё объяснить. Неужели бы товарищи не поверили?

«Я сам в эту херню поверить не могу!» – тоскливо подумалось Всеволоду-старшему. Но вслух он сказал:

– Знаешь, товарищ Регер: я, если честно, во как навоевался! – он чиркнул ладонью по горлу и продолжал: – Захотелось немножко в мире пожить, когда револьвер под подушку на ночь не суёшь. И потом, инженер я вовсе не плохой…