Зильбер. Первый дневник сновидений - Керстин Гир

Флоранс проводила Лотти задумчивым взглядом.

— Какой у неё странный акцент, даже для немки, — сказала она очень тихо, и Лотти её не услышала (хотелось бы в это верить). — А какой вообще породы ваша собака?

Только я открыла рот, чтобы защитить акцент Лотти (если она не меняла местами буквы в словах, акцент полностью отсутствовал) и перечислить все породы, которые, как мы полагали, смешались в крови нашей Кнопки (список был очень долгим), как меня перебила Мия.

— Кнопка — чистопородный энтлебуховец, — объяснила она, не моргнув глазом. — Это очень редкая и дорогая порода швейцарских пастушьих собак.

Кнопка, бросившаяся следом за Лотти, на этих словах обернулась и посмотрела на нас. Вид у неё был совершенно редкий и дорогой. И милый, как никогда. У Лотти, которая ждала её у дверей, тоже.

— Какие же это отличные собаки! — с энтузиазмом поддакнул Чарльз.

Мия наклонилась над своей тарелкой и пробормотала, к счастью, гораздо тише, чем мама:

— Но ветеринары нам всё-таки больше нравятся.

Вилла Артура, точнее, его отца оказалась точь-в-точь такой, каким я себе представляла дом Эрнеста до первого совместного ужина. Широкие массивные ворота с видеонаблюдением на въезде, огромный сад, больше напоминающий парк, арка с колоннами, которая вполне сгодилась бы для фильма «Унесённые ветром», и настоящий фонтан в холле. Я с трудом могла себе представить, что в таком месте можно просто жить.

— Тут как в частной клинике для наркозависимых детей, у которых богатые родители, — прошептала я Грейсону.

— В чём-то ты права, — ответил он. — Хотя здесь всё наоборот — наркотики и спиртное раздают направо и налево.

— Моя мама пришла бы в восторг, — сказала я.

— Хм, — Грейсон почесал затылок. — Она немного отличается от других матерей.

— Да, ты тоже заметил? Кстати, я очень рада, что ты снова со мной разговариваешь.

По дороге сюда он лишь мрачно глядел перед собой. Когда я села в машину, Грейсон ограничился коротким «Привет», и больше ни одного слова не слетело с его губ за всё время поездки. Сейчас Грейсон пожал плечами.

— Так или иначе, я всё равно ничего не могу изменить. Ты тут, хотя я тебя предупреждал.

— Да, — довольно сказала я.

В машине на меня навалилась такая усталость, что я просто боялась заснуть рядом с молчащим Грейсоном. С этими практическими опытами и перестановкой мебели я совершенно выбилась из сил. Но сейчас снова чувствовала себя бодрой и готовой разделаться с парой-тройкой тайн.

Дверь нам открыл какой-то испуганный молодой человек, сказавший лишь:

— Молодёжная вечеринка происходит у бассейна, — и отправил нас в один из боковых коридоров.

Если верить Грейсону, это был личный секретарь папы Артура, который сегодня тоже устраивал вечеринку (папа Артура, конечно, а не секретарь).

Слово «небольшой» в представлении Гамильтонов приобретало весьма интересное значение. Например, «небольшой» бассейн был метров пятнадцать в длину, а само помещение оказалось огромного размера, больше всех тех домов, где мне приходилось жить. Очень многие предметы вокруг были сделаны из стекла, и от этого становилось как-то страшновато. Бросаться тут камнями совершенно противопоказано.

В глубине зала находилась барная стойка, настолько профессионально обставленная, что её можно было бы поместить в любой дорогой паб. Бассейн волшебно освещался со всех сторон, вода выглядела очень привлекательно, но в ней почему-то никто не плавал. Ну что ж, может, всё ещё впереди. Людей здесь было полно, многие из них танцевали так близко к краю бассейна, что, казалось, рано или поздно всё равно плюхнутся в воду. Настроение вокруг царило просто замечательное.

Разглядывая девочек в облегающих платьях и туфлях на каблуках, я размышляла, не слишком ли много на мне одежды, но потом заметила ещё нескольких девчонок в джинсах и футболках и вздохнула с облегчением. Я и так нарядилась весьма вызывающе, если принять во внимание мой обычный стиль. На тёмно-синей футболке был довольно глубокий вырез, а новые джинсы, которые мне купил папа в порыве щедрости во время одной из наших прогулок по Цюриху, сидели как влитые. Кроме того, у меня были накрашены глаза и губы, а ещё я нанесла на лицо немного тонального крема. В волосах красовалась заколка в виде серебряной бабочки — её мне подарила Мия, потому что ей эта бабочка казалась слишком броской.

— Вон Артур и Джаспер, — мне приходилось почти кричать, потому что смесь музыки и голосов в помещении с таким количеством стекла была настоящей акустической катастрофой.

— Почему это Джаспер поднял большой палец и одобрительно улыбается?

— Ему кажется, что я сделал невозможное и привёл тебя сюда вопреки запрету твоей мамы, — ответил Грейсон, пока Артур и Джаспер проталкивались к нам мимо танцующих. — Ты можешь просто отказаться, — он схватил меня за руку и строго заглянул в глаза. — Слышишь меня, Лив? Просто откажись.

— От чего? — спросила я, но тут до нас добрались Артур и Джаспер.

— Малышка Лиз! С распущенными волосами и без очков! Ух ты! — Джаспер одарил меня сияющей улыбкой. — Отлично, Грейсон! — воскликнул он затем и поднял руку, наверное, чтобы Грейсон по ней хлопнул. Но тот лишь криво улыбнулся. А рука его всё ещё крепко держала мой локоть.

— Как замечательно, что тебе всё-таки удалось прийти, Лив, — сказал Артур. Без школьного пиджака он выглядел ещё прекраснее, чем раньше, если это вообще возможно. Почти как классическая статуя работы Микеланджело, только не голая, а в джинсах и облегающей футболке-поло.

— Я же говори… — начала я, но Грейсон меня перебил.

— Убедить её маму было не так-то просто, — соврал он, сжав мой локоть ещё крепче. — Пришлось пообещать, что я верну Лив домой ровно в одиннадцать.

— Э-э-э… — я постаралась не слишком пялиться на Грейсона.

— Что ж, это лучше, чем ничего, — обрадовался Артур. — Есть хотите? У моего папы сегодня тоже вечеринка, отмечают какую-то удачную сделку. Я организовал для нас парочку блюд. Суши, канапе и пирожные со смородиной.

— Нам почти досталась горячая рыжеволосая официантка, — подал голос Джаспер. — Но папа Артура захотел оставить её у себя… А вот и Генри.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Одно упоминание его имени заставило моё сердце на секунду замереть. Не помогало и то, что волосы Генри выглядели так, будто он сушил их во время двенадцатибалльного шторма. Когда я вспоминала о том, что во сне мы держались за руки, то страшно смущалась. Хотя поведение Генри не давало ни малейшего повода думать, что он видел тот же сон, что и я. В школе мы не заметили друг друга в толпе учеников, то есть это он меня не заметил, а я только сделала вид.