Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис

— Ты снова порешь чушь.

— Под влиянием футбола люди громят электрички и затаптывают друг друга насмерть.

— От алкоголя умирает больше людей! — запротестовала Софи.

— Да, наверно, ты права.

— Да ты мне просто лапшу на уши вешаешь! Я усмехнулся.

— Но ведь вроде бы изобрели какую-то штуку, которая помогает.

— Ты имеешь в виду «антабус»?

— А это что такое?

— Какое-то вещество, которое придает алкоголю отвратительный вкус. Нет, оно, конечно, действует. Но только сначала все равно нужно захотеть бросить пить, а иначе ты просто не станешь его принимать.

— Криспин не стал? Я кивнул.

— Вот именно. Криспин не стал.

— А как насчет «Анонимных алкоголиков»?

— Все то же самое. Если хочешь бросить пить, «Анонимные алкоголики» тебе помогут. А если нет, ты просто станешь держаться от них подальше.

— Я никогда не думала об этом с этой точки зрения.

— Везет тебе, старушка!

— Ты свинья!

Еще с милю мы проехали в дружеском молчании.

— Нет, все равно, — сказала Софи. — Мне ведь всегда говорили, что это болезнь. Нечто, с чем просто нельзя справиться. Одна рюмка — и запускается цепная реакция.

— Дело не в рюмке. Дело в желании выпить. Алкоголизм в голове.

— И в ногах. Я рассмеялся.

— Да, на тело он тоже влияет. На самом деле организм застарелого алкоголика настолько приспосабливается к влиянию алкоголя, что, если его внезапно лишить спиртного, это может вызвать эпилептический припадок.

— А... а у Криспина тоже такое бывает?

— Нет. До этого еще не дошло. Но если он говорит, что ему, блин, нужно выпить... ему это действительно нужно.

Именно поэтому в той бутылочке, которую я принес, сок был наполовину разбавлен джином.

* * *

Мы немного постояли во дворе, пока закатный свет медленно угасал над остывающими угольями конюшен.

— О чем ты думаешь? — спросила Софи.

— Хм... О том, что я бы с удовольствием сломал Фреду Смиту второй локоть. А также колени, пальцы, лодыжки и шею.

— Именно в таком порядке, — кивнула она. Я рассмеялся, но в душе по-прежнему пылал гневом. На этот раз это уже чересчур. Мелкие стычки переросли в открытые военные действия. Если Паули Текса все-таки прав и Вик или кто-то еще пытается запугать меня и заставить выйти из игры — что ж, они добились как раз противоположного. Им не удалось заставить меня играть по правилам Вика — напротив, они убили во мне терпимость, с которой я относился к ним раньше. Я по-своему не менее упрям, чем этот кучерявый Фред Смит. Вик еще пожалеет, что не оставил меня в покое!

Я отвернулся от руин. Я отстрою то, что погибло. Как можно скорее, и еще лучше, чем было раньше!

— А где ты собираешься ночевать? — спросила Софи.

Я посмотрел на нее в темноте. Гладкие серебристые волосы. Спокойные глаза, в которых отражается небо. Ничего, кроме дружеского интереса.

Для того, чтобы я поехал ночевать к ней, мне нужно что-то более серьезное...

— Нельзя ли воспользоваться твоим диваном? — спросил я.

Она помолчала.

— Диван короткий, — сказала она. И снова замолчала. Я смотрел на нее и ждал. Наконец ее глаза улыбнулись.

— Ну ладно. Ты уступил мне свою постель... Я уступлю тебе свою.

— Вместе с тобой?

— Я надеюсь, ты не затем спалил свою спальню, чтобы оказаться в моей постели?

— Я хотел бы ответить «да».

— Ничего, ты и так выглядишь достаточно самодовольным! — сказала она.

И мы мирно отправились в Ишер, она на своей машине, я на своей. Мирно поужинали тем, что нашлось у нее в морозилке, посмотрели мирное старое кино по телевизору.

И в постели она тоже была удивительно мирной и спокойной. Ее внутренняя сдержанность никуда не делась. Казалось, она насмешливо вскидывает брови при мысли о том, как забавно это выглядит со стороны. Она была тихой и пассивной.

С другой стороны, она недвусмысленно дала мне понять, что я доставляю ей удовольствие. И удовольствие было взаимным.

Мы занимались любовью страстно и нежно. Это был не спорт, а легкие прикосновения. Восхитительные ощущения, остающиеся надолго. И она тоже не смущалась.

Потом она лежала, положив голову мне на плечо.

— Мне к шести надо в Хитроу на дежурство, — наконец сказала она.

— Нашла время об этом говорить! Я почувствовал, что она улыбается.

— Ты предпочел бы, чтобы я сказала об этом десять минут назад? Я хмыкнул.

— Велика разница!

Она лениво погладила мою грудь.

— Я об этом подумаю, когда буду в диспетчерской.

— Да ты же все самолеты посадишь не туда!

— Не бойся, — она поцеловала меня в плечо. — Я распоряжаюсь взлетами. Говорю им, когда взлетать.

— Когда?

— И где. Но не как. Это они уж сами.

Я улыбнулся и закрыл глаза в теплой темноте.

— А ты не снимаешь бандаж, даже когда занимаешься любовью, — сказала она, водя пальцами по внутренней стороне мягкого бандажа, в котором я спал.

— Когда занимаешься любовью, бандаж особенно необходим, — сказал я. — Очень высокий риск вывихнуть сустав.

— Это по личному опыту?

— Ну, можно сказать, что да.

— Так тебе и надо!

И мы, удовлетворенные, медленно погрузились в сон.

В среду, на аукционе в Аскоте, Вик и его дружки, завидев меня, тут же сомкнули ряды и стройными колоннами двинулись в мою сторону.

Я встретил их на полдороге. «Прямо как на Диком Западе! — насмешливо подумал я. — Не хватает только „кольтов“ и звезды шерифа!»

— Я тебя предупреждал, — сказал Вик. Все смотрели на меня. Я смерил их взглядом одного за другим. Вик держался откровенно агрессивно, прочие излучали широкий спектр эмоций, от самодовольного презрения до легкого беспокойства.

— Играя с огнем, можно обжечься, — ответил я.

— Это не мы, — сказал Вик.

— Верно. Это сделал Фред Смит. И он не говорит, кто ему заплатил. Но мы-то знаем, да, Вик?

— Ты? — вскинулся он. — Откуда? Он поразмыслил и покачал головой.

— Да нет, ты не знаешь.

— Но ты знаешь, — медленно сказал я. — А если не ты — то кто же?

Вик захлопнулся, как улитка.

— Делай то, что мы говорим, и ничего больше не случится, — сказал он.