Легенды древнего Хенинга - Генри Лайон Олди

Губы высохли. Надо перестать их облизывать. Это стыдно.

Надо, но не получается.

– Я запомнил, учитель, – тихо ответил Ламберт. Волнение слепца передалось юноше: голос поводыря, обычно ровный, слегка дрожал. Слепой Герольд не стал посвящать юношу в свой замысел, надеясь, что в случае провала головорезы братьев Втыков пощадят Ламберта, но чуткий к настроению учителя поводырь ощущал: творится необычное. Юноша никак не мог избавиться от иллюзии, что под черной повязкой слепца объявились глаза. Которые все видят. Вот и сейчас: учитель привстал на цыпочки, повернул странное, молодое, живое лицо к ратуше…

Словно бросал тьму незрячести через площадь с приказом любой ценой принести ответ.

– Повтори!

– Да, учитель. Я должен подойти к Рейвишскому юстициарию, рыцарю Эгмонту Дегю, и сказать…

Слепец перестал слушать. Конечно, мальчик все прекрасно запомнил. С его-то памятью! Главное в другом: он должен говорить быстро, чтобы не успели перебить, прогнать, но при этом сохранять достоинство, чтобы его попросту не отшвырнули пинком. Успеть сказать, чтобы услышали, но сказать так, чтоб услышали. Сложная задача. Ламберт слишком юн, слишком неопытен…

Мальчик справится.

Обязательно.

– …как мне узнать его?

– Кого? – Слепой Герольд вынырнул из тревожных дум.

– Эгмонта Дегю.

– Он будет в белой сорочке. Он всегда ездит… Раньше он всегда ездил так, строго блюдя орденский устав Колесованной Рыбы. На правом плече…

Слепец замолчал. Улыбнулся:

– Не слушай меня, Ламберт. Это все глупости. Они будут верхом. Просто приглядись, кто как сидит в седле, и ты сразу узнаешь Эгмонта Дегю. Даже если он не станет ехать первым.

Вчера утром Слепой Герольд решился зайти к мейстеру Филиппу ван Асхе. Хенингский Душегуб прежде часто обращался к слепцу, тогда еще зрячему, с просьбой подробно истолковать чей-то герб (особенно новый!) или составить перечень родовых признаков после третьего Обряда в семье. Хорошо платил. Иногда любил поговорить о пустяках, за бокалом кларета. С большим знанием дела обсуждал решения коллегии. Слепой Герольд знал: при желании мейстер Филипп способен устроить ему аудиенцию даже у Густава Быстрого, не говоря о Жераре-Хагене цу Рейвише. Если захочет. Если…

Мейстера Филиппа не оказалось дома.

«Ушли они…» – пробасил Птица Рох, известный слепцу по былым временам. Спрашивать: «Куда? Надолго ли?» – не имело смысла. Слуга уже захлопнул дверь. В итоге остался единственный, самый опасный способ. Слепец очень надеялся, что люди братьев Втыков не следили за ним, а если и следили, то восприняли приход к Душегубу как попытку нищего калеки выклянчить милостыню у старого знакомого. Мало ли, что за тайный «Droit de recherche» Втыки расплатились более чем щедро?! – нищета склонна к жадности.

Слепец очень надеялся, что возможные соглядатаи думают именно так. Главное – дойти. Успеть сказать. Он долго искал нужные слова. Драгоценные слова, способные привлечь внимание сразу. Кажется, нашел.

– Едут! Учитель, они едут!..

– Пора!

У щеки лязгнуло: оружье, предписанное обоим, Ламберт прислонил к ограде. И только когда поводырь зашагал через площадь к ратуше, слепец понял: насколько он привык к вечному присутствию юноши рядом. К дыханию. К голосу. К вопросам.

Бесконечное терпение.

Тихое счастье.

Сейчас все это шло через площадь, оставив слепца за спиной.

«Если ничего не выйдет, – подумал Слепой Герольд, – я повешусь». Он знал, что лжет. Ему никогда не свести счеты с жизнью. Не потому, что смертный грех. Просто Ламберт…

Эгмонт Дегю, бывший гюрвенал юного наследника, а в последние двенадцать лет – юстициарий графства Рейвиш, пребывал в рассеянности. Это сделалось его обычным состоянием: мягкий, теплый, уютный кокон, вовсе не мешающий исполнению обязанностей. Таковых, в благодарность за опеку, Жерар-Хаген Молниеносный доверил своему maistre de corteisie множество: представлять особу сюзерена в суде, следить за поступлением доходов, а также участвовать в обсуждении дел и давать советы. Дважды Эгмонт сражался бок о бок с воспитанником: при усмирении мятежа в баронстве ле Шэн и в пограничной стычке с наемниками из Майнца. Собственных сыновей рыцарь не любил так, как молодого графа, но и любовь, окутанная рассеянностью, все реже заставляла сердце биться взахлеб, как в давние годы. Жизнь превращалась в привычку. Как давно стал привычным орденский наряд: «осиные», полосатые штаны и белизна сорочки с закатанными до локтей рукавами.

Сейчас господин юстициарий подпишет две-три грамоты, и можно будет уезжать.

Завтра или послезавтра он покинет Хенинг.

Кто-то тронул стремя: скромно, просительно, но в то же время с редким достоинством. Рыцарь опустил взгляд. Бедно одетый юноша смотрел на Эгмонта, ехавшего первым, снизу вверх. К юноше уже бежала стража: обманутые спокойной походкой наглеца, стражники промедлили, опоздав задержать прежде, чем юноша приблизится к Рейвишскому юстициарию.

– Молю простить вынужденную дерзость. – Голубые глаза юноши смотрели ясно, не моргая. – Мой учитель велел передать: у него есть важные сведенья, касающиеся герба цу Рейвиш. Речь идет о пурпурном пеликане под сенью шатра…

Больше он ничего не успел сказать. Подлетев волчьей сворой, стражники ухватили за плечи, за одежду. Поволокли прочь. Эгмонт Дегю рассеянно глядел вслед юноше. Странный человек. Сумасшедший? Не похоже. Слишком опрятный. Речь идет о пурпурном пеликане… Когда дело касается герба, пурпур означает высокое достоинство рода. А пеликан? Кажется, родительскую любовь к детям. И наконец, сень шатра: символ владычества над землями.

Если соединить вместе…

– Стойте!

Изумленные, стражники остановились. Юноша висел в их руках, умудряясь при этом сохранять прежнее достоинство. Даже свежий кровоподтек на щеке мало что менял. Редкое качество для простолюдина.

Конь юстициария прянул вперед. Род Дегю, древностью мало уступавший Дому Хенинга, издавна славился искусством конного боя. Рыцарю не требовались удила с уздечкой для управления благородным животным, да он и не помнил, когда оскорблял коня этими предметами. Легкое движение бедер, и гнедой скакун настиг стражников.

– Отпустите его! Ты сказал: твой учитель…

– Пусть господин юстициарий обернется. Мой учитель уже идет.

Эгмонт повернул голову. От церкви Фомы-и-Андрея к ратуше брел какой-то слепец. Черная повязка через все лицо. Предписанный сословной грамоткой, узкий меч-эсток стучал о булыжник: слепец использовал оружье вместо палки. Пурпурный пеликан?! Речь, достойная опытного герольда, а не увечного бродяги. Построенная так, чтобы сразу пробудить интерес в собеседнике, – если, конечно, твоим собеседником является бывший гюрвенал Жерара-Хагена и у тебя есть всего минута, чтобы сказать нужное.