Император - Андрей Посняков

– Тихо, любезнейшие господа, тихо! – Успокоив всех, Егор вновь посмотрел на Альму. – Тебе я оставлю новую пьесу, покажу, что и как… Корнелиус, когда вы собрались ехать?

– Наш земляк Ульрих Трот, торговец тканями, завтра собирается выехать. Вот и мы б с ним – все веселее, да и безопаснее.

– Правильно, – улыбнулся Егор. – Тогда не будем сегодня работать. Просто закатим прощальную пирушку, ага?

Высказанную идею жонглеры подхватили с дружным энтузиазмом, напрочь прогнавшим всю грусть… лишь у Альмы глаза все равно были на мокром месте. Кстати, и юный Иоганн вроде тоже всплакнул… впрочем, в те времена не стеснялись слез.

– Трудно нам будет без тебя, Георг.

– Ничего, прорветесь, мой мальчик… Главное – трудиться и… что?

– И не забывать делиться! – улыбнулся подросток. – Как ты и говорил – с сильными мира сего.

– Кстати, Иоганн… – Князь вдруг вспомнил что-то важное, что-то такое, о чем как-то говорил мальчишка и на что он сам почему-то не обратил тогда внимания. А следовало бы обратить! – Помнишь, ты как-то обмолвился, что у кого-то занимал деньги?

– Так я совсем немного, – удивленно хлопнул ресницами парнишка. – Да почти сразу и отдал.

– А на что занимал, интересно узнать, – вклинилась в разговор Альма.

– На картинку. – Почесав подбородок, юный жонглер опасливо посмотрел на девчонку. – Только ты не смейся, ладно?

– Да не буду. Что за картинка-то?

– А вот сейчас покажу!

Парнишка унесся в свой угол и вернулся с небольшим листом пергамента. Там была изображена небесной красоты обнаженная девушка, чем-то похожая на Альму, только грудь побольше. Нимфа! Что и говорить – нимфа! Однако, кроме нимфы, по краям картины еще маячили достаточно натуралистично изображенные фигуры, мужские и женские… в таких позах, которых, по соображениям этики, никогда не мог бы себе позволить, к примеру, журнал «Плейбой», не говоря уже о «Максиме».

Такая вот средневековая порнография, причем – очень хорошего качества и нарисованная вовсе не без таланта, можно даже сказать – изысканно и добротно.

Иоганн показал картинку с гордостью, как самый дорогой для него предмет, этакий фетиш:

– Вот!

– Ох ты ж, блин! – цокнул языком князь. – Это кто еще?

Мальчишка повел плечом:

– Как это – кто? Святая Афра!

– Ах, святая… Одна-ако! – Вожников удивился еще больше и спросил про остальные фигуры.

– А это грешники, – не отрывая от картинки глаз, спокойно пояснила Альма. – В лупанарии все происходит, святая Афра, прежде чем принять крещение, гулящей девкой была. А потом приняла мученическую смерть за Христову веру.

– А, вот оно как, – протянул молодой человек. – Тогда понятно. И сколько ты за эту картину отдал, мой юный продвинутый друг? Если не секрет, конечно.

– Да никакой не секрет, – пожал плечами Иоганн. – Всего-то десять флоринов.

Егор подумал, что ослышался:

– Десять?!

– Торговец-то просил дюжину, да я сторговал до десятки.

– Умный ты у нас…

– Вы только взгляните, сколько на ней золотой краски!

– Краски? – князь хлопнул в ладоши. – Да тут и без краски, я бы сказал, есть на что посмотреть… верно, Альма? Смотрю, ты глаз не сводишь.

– Красота какая! – с неким оттенком зависти негромко произнесла девчонка. – Блестит все… ах!

– Ну, вот, – подросток довольно улыбнулся и тряхнул челкой. – А вы говорите – десять флоринов!

– За такую красоту и дюжину не жалко отдать, – шмыгнув носом, Альма взяла парнишку за руку и, хитро прищурившись, попросила: – А можно я буду иногда у тебя эту картинку смотреть? Даже не брать никуда, а вот с тобой, вместе?

– Конечно, можно, – великодушно согласился Иоганн. – Мы ж с тобой – как брат и сестра.

– Ой, и правда. – Девчонка рассмеялась и, обняв юного жонглера за плечи, чмокнула в губы.

Вожников только головой покачал – вот она, волшебная сила искусства – да, чуть выждав, спросил:

– Так ты, говоришь, помнишь, у кого денежку занимал?

– Помню. Что ж я, совсем без памяти? – Иоганн обиженно шмыгнул носом. – Правда, не знаю, как торговца зовут, но где он торгует – знаю и показать могу. А зачем тебе это, Георг?

– Надо, – не вдаваясь в подробные объяснения, кратко ответил молодой человек. – Так пошли, покажешь. А они тут пока поляну накроют…

– Э… какую поляну, Георг?

– На стол соберут. – Егор живенько накинул на плечи добротный зеленый плащ – хоть и солнечно за окном, а уже не лето – вот-вот и октябрь. – Ну, идем же!

– Надо так надо, – кивнул парень. – Картинку только вот сейчас уберу – и идем. Да недалеко тут.

Меняла, у которого юный жонглер занимал деньги, вовсе не маячил с весами на рынке, а скромненько торговал себе в лавке всякой скобяной мелочью – хомутами, подковами, дверными ручками, и визиту двух «достойнейших молодых людей» ничуть не удивился, хотя князь сразу с порога заявил, что вовсе не собирается здесь ничего покупать.

– Так вы, верно, хотите занять денег? – догадливо улыбнулся лавочник – невысокий, юркий, в смешной круглой шапке и с узким лицом, выглядел он довольно забавно, тем более – беспрерывно сыпал любезностями и время от времени кланялся… Однако глаза… глаза оставались холодными, подозрительными и такими… такими… в общем, не глаза, а экран игрального автомата!

– Что вы говорите? Случайно отдали амулет… ай-яй-яй… печально. И что за амулет? Старинный константинопольский солид? Действительно, монета редкая… Поискать? Эй, Бруно!

Хлопнув в ладоши, ростовщик вызвал из глубины лавки мальчика в кургузой бархатной куртке, темненького, с грустными карими глазами.

– Постой-ка у дверей, парень… Так вы…

– Да-да, мы готовы заплатить, и неплохо…

– Хм… – Лавочник задумался. – Я, конечно, поищу… Но, возможно, придется подождать… до вечера.

– Это аванс. – Отсчитав деньги, Егор расстроенно покачал головой: – Вечером нам некогда будет. Вот если бы вы прислали своего мальчика с вестью – мы б знали, приходить утром или, увы, нет.

– Хорошо, пришлю, – тут же уверил торговец. – Говорите – куда, я слушаю.

Ближе к вечеру жонглеры, как и договаривались, устроили прощальный пир, где много было съедено разных изысканных вкусностей, типа паштета из соловьиных язычков или фаршированных белыми грибами воробьев, тушенных в белом вине с шалфеем. Еще больше пили, уж от души: Вожников сильно подозревал, что вот так просто расслабиться среди родных людей ему еще очень долго не светит! А потому не стеснялся, хлебал белое вино кружками, а красное прихлебывал из тонкого, венецианского стекла бокала.