Шпоры на босу ногу - Сергей Булыга

Но Трахимка, опять по-французски, угрюмо сказал:

– Да не волнуйтесь вы! Сидите! – и, повернувшись к Бухматому, перевел последний ответ сержанта слово в слово.

Выслушав Трахимку, Бухматый некоторое время молчал, а потом, так ничего и не сказав, встал и ушел в темноту.

– Строгий у нас Егорий, – задумчиво сказал Тит. – Не приведи господь, если в силу войдет. Всех перешерстит! А после передушит.

И у костра надолго замолчали.

И у соседнего костра тоже молчали. Там все давно уже поели, и теперь ждали маленького щуплого мужичонку, который все никак не мог справиться со своей порцией каши. Но вот и мужичонка отставил котелок, достал из-под себя бутыль и взялся разливать по кружкам. Мужики принимали, глотали и согревались. Дойдя до себя, мужичонка налил до краев… однако пить не стал, а протянул угощение Саиду. Но Саид молча отказался. То есть сидел на снегу, дрожал от холода… а ведь не брал! Мужики пораженно молчали.

– Ну, что я говорил?! – обрадовался щуплый. – Во, гля еще! – и опять предложил.

И опять – на этот раз уже куда решительней – мамелюк отказался от водки. Мужики с интересом посмотрели на щуплого – что скажет, чем объяснит.

– Вера! – сказал им щуплый. – Нельзя по закону.

Мужики сомневались, пожимали плечами. А щуплый не унимался:

– Я и сам раньше не верил, думал, неправда. А после раз, второй глянул… И точно! Вера такая, – подумал, признался: – Вот бы мне такую же веру сыскать! – и, поморщившись, выпил до дна.

Вокруг засмеялись.

А солнце тем временем уже опускалось за деревья. Отставив пустой котелок, Саид жестом поблагодарил щуплого за угощение, отошел от костра и, повернувшись лицом к югу, медленно опустился на колени и зашептал:

– Бисмоллую Рахману Рахим, Авзу Биллаю шайтану раджим…

И красная куртка согбенного мамелюка как будто горела на белом снегу.

А Франц как ни в чем ни бывало сидел у третьего костра и наигрывал грустный, очень многим знакомый мотивчик. Ему было тепло и сытно, отчего глаза у него сами собой слипались, а флейта фальшивила пуще обычного. Рядом с Францем сидел Чико и вторил флейте на донышке пустого котелка. Стучать по котелку и в то же время не моргая смотреть на огонь, это, возможно, глупое занятие. Зато:

– Самого Наполеона барабанщик, – глубокомысленно заметил Тит, стоявший неподалеку с удавкой через плечо. В удавке темнела вязанка дров.

А еще дальше, у самых землянок, Гаспар, подвязав себе холстину наподобие салфетки, подбирался «козьей ножкой» к больному зубу того самого старика, который днем наотрез отказался от фальшивых ассигнаций. Пришел-таки дед, хотел на врагов посмотреть, и вот же на тебе – попал на лекаря!

– Полегче, полегче! – просился старик. – Куда-а-а?! – и попытался вырваться…

Да только Курт и Хосе не пустили. Старик рассерженно сплюнул и недобро покосился на солдат.

А Гаспар уже показывал вырванный зуб обступившим его любопытным.

– Ловок, черт! – было их общее мнение.

Да только аптекарь не слушал похвал. Натосковавшись по привычной работе, от тщательно вытирал «козью ножку» не очень-то чистым носовым платком и объяснял стоявшему рядом Трахимке:

– И еще скажи ему: пусть возьмет гвоздь от старой подковы, сделает из него кольцо и носит; если болит правый зуб, то на правой, а левый – на левой руке. Ну а чтобы зубы совсем не болели, нужно всегда обуваться и разуваться с левой ноги. Запомнил?

– Запомнил.

– Ну, тогда, смотри, не перепутай, – и Гаспар убрал «козью ножку» за пазуху. Гаспар был горд собой. Гаспару было хорошо. И Францу хорошо, и Чико, то есть всем.

А почему? Сержант поморщился. Да потому, подумал он, что все они решили, будто для них война уже закончилась. Их накормили, им тепло, и что им теперь до императора, что им до кареты и что до Мадам?

Которая почему-то наотрез отказалась объяснять, что же такое ей сказал Бухматый! И вообще, дальше думал сержант, Мадам ведет себя очень странно и даже как будто совсем нелогично. Поэтому сержант никак не мог решить, кто же она все-таки такая. Ведь в самом деле! На русскую шпионку она не похожа, потому что будь она русская, ее бы здесь встречали совсем по-иному. А если же она, как она сама это утверждает, шпионка, но французская, тогда…

Но тут на самом дальнем краю поляны, то есть там, где стояли партизанские караульные, раздался чей-то громкий командирский голос. Сержант сразу же повернулся в ту сторону…

И увидел, как на поляну выехал какой-то верховой. И хоть был он в потертом кожухе и вислоухой поселянской шапке, но выправка в нем чувствовалась отменная, сержант это сразу отметил. И не ошибся: когда незнакомец спрыгнул с лошади, то полы его кожуха распахнулись – и под ними показался офицерский мундир. Единственно, что смутило сержанта, так это то, что поверх мундира на груди у приехавшего поблескивало несколько не то иконок, не то амулетов. Уж не местный ли это капеллан, подумал сержант. Заметив это его недоумение, Мадам шепотом пояснила:

– Это русский ротмистр. А образа у него для того, чтобы не приняли за иноверца. Партизаны не очень-то разбираются в мундирах.

Ротмистр мельком глянул на сержанта, потом – уже куда внимательней – посмотрел на Мадам… хмыкнул, огладил ус и, подойдя к старосте, громко сказал:

– Егор Афанасьевич, срочное дело, надо помочь! Тут, знаешь ли…

И они отошли в темноту. И тотчас же, совсем немного погодив:

– Сержант! – тихо окликнула Мадам.

Только сержант ее уже не слышал – он пристально следил за ротмистром и командиром партизан, которые ходили по лагерю и отдавали какие-то приказания.

– Сержант! – снова окликнула Мадам.

Но сержант опять не отозвался. Это, конечно же, было крайне невежливо с его стороны, но зато при каких обстоятельствах! Да тут разве до бесед, думал сержант, когда вы только посмотрите, что тут вокруг происходит! Партизаны, отделение за отделением, спешно вставали от костров, брали оружие и выходили строиться на край поляны. И все это делалось на редкость для иррегулярных частей толково и расторопно. Честно сказать, сержант даже на некоторое время забыл о своей главной задаче…

И вспомнил о ней только тогда, когда первые два отряда, примерно по взводу каждый, выдвинулись из лагеря и на ближайшей же лесной развилке повернули туда, откуда днем доносилась стрельба. Так это, значит, у них срочная передислокация, предположил сержант. На новые позиции – скорей всего к той, второй переправе. А как они поступят с пленными? Да как всегда и все в подобных случаях – к стене. А здесь, наверное, к сосне – здесь же, как-никак, лес. Сержант усмехнулся и снова подумал, что вот он, наконец, дождался справедливости, теперь будет так, как он хотел – он примет смерть не от веревки, а от пули. То есть чего еще желать? Да как будто бы уже нечего. Подумав так, сержант еще раз осмотрел заметно опустевшую поляну…