Охотник за смертью - Наталья Игнатова

– Правильно думаешь, – мягко подтвердил он. – Будь на месте Паука кто угодно другой, братья уже спешили бы к вам, чтобы закончить дело, так или иначе. Но не в этот раз, Касур. Поразмысли, пока есть время: может быть, ты знаешь, где нам найти другого такого чародея?

– Что ты придумал? – поспешил спросить Орнольф прежде, чем Син закончил разговор. – При чем здесь кровь?

– Еще не знаю, – вздохнул Старший, – приедете, тогда посмотрим.

Оставить Хельга одного Орнольф так и не решился: днем тот был совершенно беззащитен, и хотя ни один дикий зверь не сунется к мерт… к нему, мало ли кого занесет нелегкая в выжженный изнутри курган. Пришлось самому, как живому покойнику, спать днем, чтобы к вечеру проснуться вместе с Хельгом.

Орнольф чуть не проспал. Подхватился, когда Паук уже зашевелился на своем ложе. И когда отдернулся заменявший полог плащ, Орнольф несколько мгновений ошеломленно таращился на такого же удивленного Альгирдаса. За день Хельг, и так-то худой, отощал как сама смерть, и запавшие глаза на белом лице, тени ввалившихся щек, серые губы окончательно выдавали в нем упыря.

Очень голодного упыря.

– Ты или смельчак, или глупец, рыжий, – глухо прозвучал почти незнакомый голос, – а если я убью тебя?

– А если я тебя? – в тон ему поинтересовался Орнольф. – Есть будешь?

– Я?

– Ты.

Все-таки, Гвинн Брэйрэ – это вам не обычный человек, пусть даже и конунг, и жрец, и кто угодно. Обычный человек, став упырем, ни о чем, кроме крови, думать не может. И первые лет сто жрет кого попало, хотя бы и родственников: обычное дело, когда народ целыми семьями пропадает. А этот, гляди-ка, разговаривает еще.

Правда, когда острые зубы нетерпеливо клацнули над льющейся в чашу темной кровью, Орнольфу стало не по себе… но лишь на миг, пока Хельг не глянул исподлобья. Сейчас глаза его были светло-зелеными. И так стыдно было ему, так мучительно стыдно, что Орнольф сам устыдился себя. Кого он испугался? Это же Эйни, хоть и с клыками, хоть и мертвый уже.

– Пей давай, – пробормотал Орнольф, – Син сказал, тебе только нашу кровь пить можно.

Повторять приглашение не потребовалось.

Вернув опустевшую чашу, Альгирдас с сомнением произнес:

– Спасибо…

И ушел к выходу, затерялся в размытых ночных тенях, переползающих по стенам упокоища. Теперь Орнольф чувствовал его присутствие, как обычно чувствовал упырей. Мертвое и злое поблизости. Молчит.

Не дышит…

– Ехать надо, – сказал он, радуясь тому, что может нарушить тишину, – Син просил вернуться в Ниэв Эйд.

– Поезжай.

– Да мне-то что там делать? Син просил тебя привезти.

– Зачем?

– Не знаю, Эйни. Ты нужен Гвинн Брэйрэ, – Син так и сказал: другого такого чародея не найти. Привози, говорит, Паука сюда, посмотрим, что делать.

– Мне жаль, рыжий, – голос Альгирдаса стал мягче, – я больше не чародей.

– Как так?

– Я проклял Дигра. Сделал его бессмертным… то есть, вчера ночью я думал, что проклинаю его бессмертием. И отдал на это всю силу, что была во мне и в моей земле… еще и у богов забрал, сколько смог. Теперь – все. Убивать я могу. Даже лучше, чем раньше. А ворожить – нет.

– Ты проклял кого?! – переспросил Орнольф, устремляясь к выходу.

Альгирдаса он нашел снаружи. Тот сидел, скрестив ноги, и острым ножом аккуратно срезал свои длинные волосы. Он уже почти закончил, только на затылке осталась широкая прядь. Черные и блестящие, падая из рук, волосы оживали и ввинчивались в землю. Живой или мертвый – Старейший был плотью от плоти своей земли.

– Ты что дела…? Кого ты сказал, проклял?! Это он?! Он убил Эльне? Он был в твоем доме, заковал тебя в золото? Дигр? Жирный Пес?! Что ты делаешь, Хельг?!

Под этот изумленный вскрик последняя прядь волос выскользнула из пальцев Альгирдаса, чтобы тучей ночной мошкары растаять в воздухе.

– Уже ничего, – Паук поднял равнодушный взгляд, – осталось подровнять. А Дигр сейчас не жирный, он здорово похудел за восемь лет.

– Что он сделал? – Орнольф упал на колени рядом с ним. – Что он с тобой сделал? Проклятый Пес! Почему ты не сказал мне сразу? Вчера?

– И что же ты знаешь о нем, чего не знаю я… или не знал, пока не стал его псом?

– Эйни…

– Не называй меня так, Орнольф! Что ты знаешь о Хрольфе?

Лучше было не спорить с ним сейчас.

– Он не смог учиться в Ниэв Эйд, – неохотно заговорил дан, – их таких полно было, тех, кто не смог. Но Дигр, он, понимаешь ли, мог бы стать Гвинн Брэйрэ, но его выгнали. Я побил его, ну, ты тогда еще не видел, но уже здорово дрался, я помню, – улыбнувшись воспоминаниям, Орнольф продолжил не столь косноязычно: – Син потом меня спросил: за что ты побил своего брата? Я и объяснил, что тот, кто обижает калеку, скорее всего трус, а трусов бить надо. Хельг, я тебя тогда не знал, – торопливо объяснил он, – думал, ты и в самом деле калека. Син мне говорит: малыша зовут Паук, он слепой, позаботишься о нем? А я, знаешь, как будто дел других нет… Задразнят, – думаю, – нянькой. А еще думаю: пусть попробуют. И говорю: ладно. И Син мне велел Дигра к тебе ни за что не подпускать. Ну а потом, летом, я его чуть не убил, Дигра. Он такое сказал о тебе… о нас… И тогда Син мне объяснил…

Орнольф вздохнул и снова примолк. Альгирдас ждал. Вспыльчивый и резкий – сейчас он был терпелив, как деревья в его лесу, и Орнольф оценил это, только не знал, как продолжить.

– Ты странный был, – сказал он наконец, – даже в Ниэв Эйд, а уж там каких только не было, – ну, сам помнишь. Я удивлялся: мне с тобой, малолеткой, не скучно было. И подраться, и поговорить, – ты же видел все иначе, всех нас… не знаю. Син мне сказал, что нужно защищать тебя от Дигра, потому что он… потому что ты… он…

– Не надо, – поморщился Альгирдас, – теперь я знаю. – Увидел в глазах Орнольфа откровенный ужас и совсем уж непрошеную сейчас жалость и зло оскалился, показав длинные клыки: – Он тоже очень хотел знать, были ли мы с тобой любовниками! Давай, спроси, Молот Данов: что он сделал, наконец-то заполучив меня!

– Это от него ты ушел так далеко, что не мог вернуться? – тихо спросил Орнольф. – Он напугал тебя? Эйни, я буду последним, кто обвинит тебя в трусости. И спрашивать ни о чем не стану. Син запретил мне рассказывать, сказал, что нельзя, что Дигру еще жить и править, и нужно, чтобы никто не знал. Он будет далеко, а ты станешь настолько сильнее его, что обо всем можно будет просто забыть. Ох, он много чего сказал, я уж не помню, помню только, что поверил. Но, Хельг, – это же Син, мы все ему верили! И сейчас – тоже.

– Это да, – Альгирдас зарылся пальцами в неровно обстриженную шевелюру, – но ты хоть понимаешь… Если бы я знал, все было бы иначе. Я же дрался с ним, я плел паутину, ловил его, пытался поймать, а он просто выскальзывал и побеждал с такой легкостью… Потому что я делал не то! Не так! Я не был готов. И ни одна бессмертная, мудрая сволочь не сочла нужным предупредить меня, чем он может быть опасен! Поверить не могу, рыжий. Вы знали, но не сказали мне!