Империй - Роберт Харрис

— И каким же образом ты собираешься компенсировать эту сумму? — спросила мужа Теренция.

— Очень просто. Мы компенсируем их из штрафа, который выплатит Веррес после того, как его признают виновным.

— А ты уверен, что его признают виновным?

— Разумеется.

— Почему? Что заставляет тебя так думать? Я хочу послушать.

Теренция села и решительно скрестила руки на груди. Цицерон некоторое время колебался, но затем, зная, что она не уступит, велел мне открыть сундук с документами и достать оттуда свидетельства, полученные от сицилийцев. Один за другим он показывал ей документы. Под конец она смотрела на мужа с неподдельным испугом.

— Но этого недостаточно, Цицерон! Ты поставил все вот на это? Неужели ты веришь в то, что суд, состоящий из сенаторов, осудит одного из своих лишь за то, что он забрал несколько ценных статуй из деревенской глуши и привез их в Рим, где им и положено находиться?

— Возможно, ты права, дорогая, — мягко ответил Цицерон, — но именно поэтому я и отправляюсь на Сицилию.

Теренция смотрела на мужа, выдающегося оратора и умнейшего из сенаторов Рима, как матрона может смотреть на ребенка, сделавшего кучу на мраморном полу. Она, видимо, хотела что-то сказать, но затем вспомнила, что я нахожусь рядом, передумала, поднялась и молча вышла из кабинета.

На следующий день меня разыскал Филотим и вручил ларец, в котором находилось десять тысяч сестерциев и письменное разрешение в случае необходимости истратить еще сорок тысяч.

— Ровно половина того, что я просил, — грустно прокомментировал Цицерон, когда я передал ему ларец. — Вот в какую сумму деловая женщина оценивает мои шансы на успех. И разве можно ее за это упрекнуть?

Мы выехали из Рима на январские иды, в последний день праздника нимф. Цицерон отправился в путь в крытой повозке — с тем, чтобы можно было работать в пути, хотя лично я не видел никакой возможности не то что писать, но даже читать в этой скрипучей, раскачивающейся, подпрыгивающей на каждом ухабе колымаге. Путешествие оказалось поистине ужасным. Было невыносимо холодно, пронизывающий ветер швырял в наши лица пригоршни снега и гнал поземку по застывшим холмам. К этому времени большую часть крестов с распятыми мятежными рабами с Аппиевой дороги уже убрали, но кое-где они все еще встречались — зловещие черные силуэты на фоне заснеженного ландшафта, с останками истлевших человеческих тел. Когда я смотрел на них, мне показалось, что откуда-то издалека ко мне потянулась невидимая рука Красса и вновь потрепала меня по щеке.

Поскольку мы выехали в спешке, заблаговременно договориться о ночевках на протяжении всего пути не удалось, поэтому несколько раз нам пришлось проводить ночь под открытым небом, прямо на обочине дороги. Я вместе с другими рабами устраивался у костра, а Цицерон, Луций и юный Фругий спали в повозке. Когда нам пришлось заночевать в горах, проснувшись на рассвете, я обнаружил, что моя одежда покрыта толстым слоем инея. Когда мы наконец добрались до Велии, Цицерон решил, что мы доберемся быстрее, если возьмем лодку и поплывем вдоль побережья. И это — несмотря на зимние штормы, бесчинства пиратов и его собственную нелюбовь к морским путешествиям (сивилла предсказала, что его смерть будет каким-то образом связана с водой).

Велия была оздоровительным курортом, здесь находился широко известный храм Аполлона, считавшегося богом-целителем. Но теперь по случаю зимы все здесь было закрыто, и по мере того как мы продвигались по направлению к гавани, где серые волны разбивались о причал, Цицерон заметил, что ему еще никогда не приходилось видеть менее привлекательное место для отдыха.

Помимо обычного скопления рыбачьих лодок, в гавани стояло огромное судно — грузовой корабль размером с трирему. Пока мы договаривались с местными моряками о том, чтобы они перевезли нас на Сицилию, Цицерон спросил, кому корабль принадлежит, и выяснил, что это — подарок благодарных жителей сицилийского портового города Мессана бывшему наместнику Гаю Верресу и что судно это стоит здесь уже около месяца.

Было что-то зловещее в этом монстре — низко сидящем в воде, полностью укомплектованном командой и готовом в любой момент сняться с якоря. Наше появление на пустынном берегу было, безусловно, замечено и вызвало реакцию, близкую к панике. Когда Цицерон осторожно повел нас по направлению к берегу, на корабле прозвучали три коротких сигнала трубы. Весла тут же опустились в воду, и корабль, ставший похожим на огромного водяного жука, отвалил от пристани. Отплыв на изрядное расстояние от берега, он остановился и бросил якорь. На носу и корме судна маленькими желтыми светлячками плясали фонари, и когда ветер развернул его боком к берегу, вдоль танцующей на волнах палубы выстроилась команда. Цицерон обсуждал с Луцием и юным Фругием план дальнейших действий. Теоретически имевшиеся у него полномочия давали ему право подняться на борт и провести обыск любого судна, которое, по его мнению, могло иметь отношение к делу Верреса, но он понимал, что корабль не будет дожидаться и при его приближении немедленно поднимет якорь и уйдет в открытое море. Это свидетельствовало о том, что преступления Верреса имели размах больший, чем мог предположить даже сам Цицерон.

Велию и Вибон, находившийся на носке италийского «сапога», разделяло около ста двадцати миль, но благодаря попутному ветру и сильным гребцам мы преодолели это расстояние всего за два дня. Мы постоянно плыли в прямой видимости от береговой линии и одну ночь провели на песчаном берегу. Нарубив миртовых кустов, мы разожгли костер и соорудили шалаш, использовав весла в качестве шестов и парус в качестве навеса.

Из Вибона мы добрались по прибрежной дороге до Регия, а там снова погрузились на лодку, чтобы пересечь узкий Мессинский пролив, отделяющий Сицилию от материка. Когда мы отчалили, занималось пасмурное, туманное утро. Свинцовое небо сыпало противным моросящим дождем. Далекий остров вырастал на горизонте уродливым черным горбом. К сожалению, в это время, посередине зимы, мы могли направляться только в одно место, и местом этим был город Мессана — оплот Верреса. Негодяй купил преданность его жителей, освободив их от уплаты налогов на все три года, в течение которых он являлся наместником, и поэтому Мессана стал единственным городом, который отказался помочь Цицерону в сборе компрометирующих свидетельств против Верреса.

Мы плыли, ориентируясь на свет маяка. Впереди виднелось что-то напоминавшее мачту стоявшего в гавани корабля. Однако, когда мы подплыли ближе, оказалось, что это — крест. Повернутый к морю, он возвышался на берегу зловещим скелетом.

— Что-то новенькое! — пробормотал Цицерон, хмурясь и протирая глаза, чтобы лучше видеть. — Раньше здесь никогда не казнили.

Мы проплыли мимо креста с человеческими останками на нем, и наши промокшие под дождем души окончательно ушли в пятки.

Несмотря на общую враждебность, которую испытывали по отношению к Цицерону жители Мессаны, в городе все же нашлись два человека, которые мужественно согласились предоставить ему кров, — Базилиск и Персенний. Теперь они стояли на причале, встречая нас.