42 дня  - Силен Эдгар

– Я уехала из Парижа, чтобы быть от него подальше.

– Вам не стоит беспокоиться. Немцы с удовольствием помогут вам избавиться от него навсегда, – со злой усмешкой сказал жандарм. У Саши внутри всё замерло. Он тут же вспомнил об Аннушке. – А почему вы приехали именно сюда?

– Я приезжала сюда в детстве. Ноэми предложила мне поработать у нее, пока я не найду что-нибудь другое.

– Как вы щедры, Ноэми! – с иронией сказал светловолосый жандарм. Было видно, что он не слишком-то верил тому, что говорила Сашина мама.

– Щедра? Вовсе нет. Мой старший сын уедет от нас через месяц, а у меня тут работы на четверых. Мне требуется кто-то, кто будет заниматься рестораном. Сандрин для меня то, что надо: она у меня будет и за кухарку, и за официантку. И за всё это она просит только стол и кров для нее и своих детей. И я хорошо понимаю положение женщины без мужа. Должна ли я вам напомнить, что мой муж погиб, сражаясь за Францию во время Великой войны? – добавила она, чтобы утереть нос жандарму.

Его коллега попытался разрядить обстановку:

– Ну же, Франсуа, если будешь продолжать в том же духе, глядишь, Ноэми заставит тебя заплатить за вино!

Хозяйка трактира тут же поняла намек: она достала два стакана для жандармов, даже не глядя на Ги. Ему наливать вино она явно не собиралась.

– Документы мадам в порядке. Что касается семьи и двоих мужчин, скорее всего, они тоже сбежали из Парижа. По всей вероятности, они хотят добраться до Испании.

– И вы не будете их искать?

– Зачем? Они уже должны быть далеко отсюда. Простите за беспокойство, Ноэми.

Саша еле сдержал вздох облегчения. Опасность, кажется, была позади.

– А вы не будете обыскивать их дом и двор? – спросил негодяй Ги. – Может, они прячутся на чердаке или в амбаре!

– На улице жара, мы зря сюда притащились, и всё это из-за тебя. Ты, может, хочешь, чтобы нас из-за твоей ерунды хватил солнечный удар? – выругался блондин.

– Вовсе нет…

– В следующий раз, прежде чем нас беспокоить, убедись, что происходит что-то серьезное. У нас и так дел по горло.

За пару минут жандармы вылакали вино и уехали, резко развернув автомобиль, что вызвало недовольство Долли. Ги тоже сразу куда-то подевался. Напряжение спало, все снова с облегчением уселись за стол.

– Кажется, мы заслужили хороший кофе!

– У вас есть настоящий кофе? – с удивлением спросила Сашина мама.

– Да, найдется немного. Для особых случаев! А сейчас как раз такой.

– Ноэми… Зачем вы всё это делаете для нас? – спросил Саша, приближаясь к ней с грудой посуды.

– Что делаю? Кофе?

– Да нет же… – несмело ответил он, складывая тарелки в раковину.

– Ха-ха! Я отлично поняла, что ты хочешь спросить. Это шутка. Я делаю это по многим причинам, одна важней другой. Из-за твоего дяди Жана, он отважный человек. Еще я помогаю вам ради своей страны: видишь ли, я не хочу стать дурной женщиной, не хочу доставлять удовольствие маршалу[38]. Ну и потому, что просто надо помогать людям в беде, так ведь?

Саша не знал, что ответить. Конечно, нужно помогать людям в беде. Но стоит ли ради этого подвергаться опасности? Ноэми как будто прочитала его мысли и ответила:

– Знаешь, нам нечего бояться. Жандармы прекрасно знают, что когда-нибудь эта война закончится. И если проиграют коллаборационисты, жандармы будут только рады, что во время войны не слишком отравляли жизнь честным людям.

– А если…

– Если бы да кабы. Посмотри лучше в окно, гляди, какая прекрасная погода. Всё это когда-нибудь закончится, Саша, будь уверен. А пока вымой-ка всю эту посуду!

Потекли длинные однообразные дни. Ноэми поручила Саше следить за пансионерами, пока Жан не перевезет их в Сент-Альбан. Мама была не очень довольна, что на Сашу возложили эту обязанность. Но мальчик был рад заняться чем-то, что казалось ему важным и нужным. Однако очень скоро ему стало ясно, что присматривать за безумцами – совсем не веселое занятие. В амбаре было совершенно нечего делать, но им нельзя было надолго отлучаться оттуда. Обед тоже приносили прямо в амбар. Чтобы пансионерам было чем заняться, Ноэми поручила им плести корзины и делать связки лука. Но они всё равно отчаянно скучали и большую часть времени спали.

Шерхан, казалось, быстро привык к новому замедленному распорядку дня: он и так почти всё время спал. Наполеонов тоже вполне устраивала их новая жизнь. Им было не скучно в обществе друг друга. Иногда они беседовали, а в остальное время обменивались многозначительными взглядами. Виктор Гюго проводил время за чтением и письмом.

– Я начал работу над новым поэтическим сборником: я назову его «Созерцания». Что ты об этом думаешь? – спросил он Сашу.

Мальчик не осмелился признаться, что этот сборник уже написан. Вернее, что его уже написал настоящий Виктор Гюго. Поэтому Саша просто слушал, как его друг декламирует стихи.

Самым беспокойным был Людовик XIV. Он непрестанно ходил из угла в угол и не знал, чем себя занять. Саша должен был следить, чтобы пансионеры не покидали амбар. Ради этого его сюда отправили. Больше ему было совершенно нечего делать, и он тоже скучал. Мальчик не знал, когда они снова отправятся в дорогу. Как-то он спросил об этом маму, но она ответила, что Саша еще слишком мал, чтобы это знать. Жакоб больше не нуждался в старшем брате. Малыш постоянно цеплялся за маму: пытался восполнить месячную разлуку.

А Саше было очень сложно вновь смириться с ролью маленького мальчика, каким его видели родители. Он уже совсем не маленький, и его злило, что мама отказывалась это принять. Саше совсем не нравилось, когда мама гладила его по голове, а поскольку она продолжала это делать, Саша всё время на нее сердился. Мама имела еще одну привычку, которая выводила мальчика из себя. Когда ему случалось сделать что-то, что она считала неуместным, – задать вопрос за столом, слишком быстро прожевать пищу, слишком громко что-то сказать или просто шмыгнуть носом – мама всегда говорила: «Извините его».

Саша уже вышел из возраста Жакоба, и ему было очень трудно смириться с тем, что мама не хотела принимать это во внимание. Однажды вечером он попытался объяснить ей, что чувствует. Они были втроем в той самой большой спальне, где провели первую ночь. Только кроватей теперь хватало на всех.

– Мама, можно я тебе кое-что скажу?

– Конечно, милый!

– Знаешь, я… я изменился.

– Да, я вижу.

– Тогда не могла бы ты перестать обращаться со мной как с маленьким мальчиком?

Сашин вопрос как будто поставил маму в тупик. Но через пару секунд она рассмеялась.