Место, где все заканчивается - Антон Грановский

– Она в надежном месте, – последовал спокойный ответ.

– Ты отвезешь нас туда, – потребовал Глеб.

Лацис посмотрел на Глеба в зеркальце заднего вида и сказал:

– Тебе не кажется, что ты выбрал неправильный тон?

– Я не…

И тут произошло нечто непредвиденное. Что-то громко щелкнуло – словно лопнула толстая струна, – и в тот же миг Артур Лацис, молниеносно распахнув дверцу, выскользнул из салона автомобиля.

Петя Давыдов, всегда гордившийся своей реакцией, бросился за ним, но, едва он коснулся земли, как сильные руки подхватили его и рывком подняли на ноги.

В следующую секунду Глеб выскочил из машины, но время уже было потеряно. Лацис стоял в паре метров от него, сдавив Петину шею предплечьем и прикрываясь Давыдовым, как живым щитом.

– Брось ствол или я оторву твоему заике голову! – проговорил чухонец холодным, лишенным выражения голосом.

Петя захрипел, тщетно силясь высвободиться. Глеб примирительно поднял перед собой левую ладонь и сказал:

– Я положу пистолет на землю. Но ты постарайся не волноваться.

Он медленно наклонился, и тут Петя отчаянным рывком сумел высвободить руку, закинул ее за голову и вцепился пальцами в искалеченное лицо Лациса. Чухонец на мгновение ослабил хватку, и Петя, воспользовавшись этим, пригнул голову и резко откинул ее назад. Затылок Пети врезался противнику в переносицу. Давыдов рванулся вперед, буквально вывалившись из рук чухонца, и рухнул на землю.

Глеб вскинул пистолет. Он успел увидеть большой лоскут кожи, отвалившийся от щеки Лациса (под кожей промелькнуло что-то страшное, бесформенное). Чухонец резко развернулся, в два прыжка достиг трехметрового железного забора у дороги, взбежал по нему, как кошки взбегают по стволу дерева, птичкой перепорхнул через острые концы железных прутьев и растворился во тьме.

Все это произошло за какие-то две или три секунды. Глеб замер на месте с открытым от изумления ртом. Лишь услышав хриплый стон Пети Давыдова, он пришел в себя.

– Петя! – окликнул он друга. – Ты живой?

Давыдов сел. Ощупал подбородок, болезненно поморщился, посмотрел на Глеба, разлепил губы и пробормотал:

– Ушел?

– Да.

Глеб сел на бордюр рядом с Давыдовым.

– Д-дерьмовая сталь, – сказал Петя. – Я с самого начала знал, что наручники, купленные в магазине «Интим» за п-пятьсот рублей, ненадежны.

– Восемьсот, – поправил его Глеб, доставая из кармана пиджака сигареты.

– Восемьсот стоил весь комплект «Сладкая боль», – возразил Давыдов. – К тому же к-купил я его со скидкой.

Глеб сунул в губы сигарету. Нажал на спусковой крючок пистолета-зажигалки и прикурил от выскочившего из дула огонька. Давыдов покосился на него и сказал:

– Мы с тобой бывали в разных переделках, Глеб. Но этот парень… – Петя нахмурился и качнул головой. – Он – настоящий дьявол! Ты видел, как он п-перемахнул через забор?!

– Да.

– Как ему это удалось?

– Понятия не имею.

– А ты видел его лицо?

Глеб промолчал – слова тут были излишни. Давыдов передернул плечами:

– М-мистика какая-то! Кто он вообще такой?

– Не знаю. Очевидно одно: он использовал меня, чтобы спровоцировать Коновалова-младшего на активные действия. Из этого я и исходил.

Петя посмотрел на элитный дом:

– Не хочешь сходить к Коновалову и п-посмотреть, что там творится?

– Вряд ли это имеет какой-то смысл, – сказал Глеб. – Мы с тобой видели Лицедея в деле. Думаю, оба Коноваловы – и отец, и сын – уже мертвы.

Петя хмуро посмотрел на Корсака:

– Ты знал, что так б-будет?

– Нет. Я был уверен, что у Коновалова хорошие телохранители. Я ошибся. – Глеб вынул из кармана мобильник и набрал номер «Скорой»: – Добрый вечер! Здесь человек ранен… Да, ранен серьезно. Записывайте адрес… – Глеб продиктовал адрес Коноваловых, отключил телефон, размахнулся и зашвырнул его в реку.

– Тебя в-вычислят, – сказал Петя.

– Телефон не зарегистрирован, сим-карта – тоже.

– Журналистские штучки?

– Угу.

Глеб поднялся с бордюра, прошел к машине, дверцы которой были по-прежнему распахнуты, и взял с заднего сиденья стальную коробку.

Петя напряженно следил за ним. Глеб отомкнул замки стальной коробки, откинул торцевую пружинную крышку и, перевернув коробку, выкатил на ладонь небольшой темный прямоугольный предмет.

– Что это? – с любопытством спросил Давыдов.

– Книга, – ответил Глеб.

Он осмотрел кожаную обложку с золотым тиснением, пролистал книгу, изучая страницы. Закрыл ее и передал Пете. Подождал, пока тот осмотрит обложку и страницы, и спросил:

– Что думаешь?

Давыдов изучал книгу с жадным любопытством. В уголках его губ залегли печальные складки, непроизвольная улыбка выглядела какой-то ностальгической. Казалось, он искал в старинной книге отпечаток своего собственного прошлого.

– Текст д-древнеславянский, – сказал Петя после паузы. – «Чернокнижие» Антона Хониата… Век этак п-пятнадцатый, я полагаю, хотя дата затерта.

Глеб пыхнул сигаретным дымом:

– Да, похоже на то.

– Сохранность хорошая. Даже очень… Полагаю, на аукционе ее можно было бы п-продать тысяч за сто зеленых. Слушай, какого черта Лицедею понадобилась эта д-дьявольщина?

– Не знаю.

Петя помолчал пару секунд и спросил:

– Думаешь, Черновец и Коновалов были знакомы?

– То, что они были знакомы, – безусловно. Бизнес и все такое… Но связывало ли их еще что-нибудь – вопрос! – Глеб кивнул на книгу. – Думаю, эта вещица поможет нам на него ответить.

Глеб повернулся к реке и зашвырнул стальную коробку в воду. Открыл холщовую сумку и бережно опустил в нее книгу. Взглянул на друга и сказал:

– Нужно стереть наши отпечатки с дверей машины.

Давыдов поднялся на ноги, достал из кармана платок и шагнул к машине.

– Петь! – окликнул его Глеб.

– Что?

– Спасибо, что поверил в мои бредни.

– Не за что. – Петя потрогал пальцами затылок, поморщился и добавил: – Ты ведь верил в мои, когда меня забрали в д-дурдом и объявили сумасшедшим[5].

– Не такие уж это были бредни.

– Ты был единственным, кто так считал.

Утром следующего дня журналист Глеб Корсак остановился возле букинистического магазина «Древности» на Остоженке. Митьку, Машиного сына, он еще загодя отвез к Толе Волохову, а ночь, опасаясь нападения Лицедея, провел в гостинице. Глеб рассчитывал, что, пока «Чернокнижие» находится у него, Лицедей не тронет Машу.