Операция "Шасть!" - Евгений Журавлев

Никита едва успел крикнуть вослед:

– Человек! Не забудьте про господина Муромского.

Ускользающий за дверь Пафнутий умудрился, не оборачиваясь, показать спиной, что забывать не входит в его служебные обязанности. Кроме особо оговоренных случаев.

Друзья, потягивая остатки пива под благовоние голландского самосада, огляделись. Посетители не просматривались, лишь ненавязчиво пошумливали в других «кабинетах». Музыкальный квартет на все лады перебирал струны, растягивал мехи и пережимал отверстия, весьма своеобразно трактуя Лунную сонату Людвига нашего Ивана Бетховена. За стойкой бара деловито орудовала бармен-леди с замысловатой прической и в полупрозрачной белой блузке. Леха с Никитой, высоко оценившие видимую часть девушки, были уверены, что нижняя половина, скрытая стойкой, как минимум не хуже. Друзья сошлись на предварительном мнении, что юбочка бармен-леди всего лишь символической длины, а ножки ослепительно стройные. И что возможность полюбоваться на эту прелесть еще появится.

Обстановка в общем и целом выглядела умеренно пристойной, с легким намеком на интимность.

Тут, кстати, барменша покончила со своими хлопотами и выкатила сервировочный столик, с самой радушной улыбкой направляясь в сторону наших героев.

Это, надо признаться, было зрелище!

Нет, не столика на колесиках, – эка невидаль в нашу-то эпоху механизации и автоматизации. И даже не гастрономического натюрморта на оном.

Алексей с Никитой вскочили, опрокидывая креслица, и наперегонки кинулись помогать мимолетному виденью управиться с сервировкой. При этом они восхищенно закатывали глаза и галантно метали бисер комплиментов.

– О божественная, – зашелся Попов, – когда б у меня были такие ноги, я ходил бы на руках!

– А я, – токовал вслед за ним Добрынин, – вознес бы их рукою непокорной поверх Александрийского столпа. Или хотя бы на эту вот тележку. Дабы не испачкала их сыра земля.

Девушка профессионально смутилась, зарделась, затрепетала длиннющими, под челку, ресничками. Сменив просто радушную улыбку на доверительную, с некоторым намеком проворковала:

– Еще не вечер, еще не вечер… Вот, господа, отведайте для начала хлеб-соль. А там, глядишь, и до тележки ноги дойдут. Или на тележку взойдут. Варум нихт?

– Абсолютише нихт! – замотали головами господа.

– Вы разве не знакомы с девизом нашего заведения? – удивилась девушка. – «Разумные желания по разумной цене»!

Сказала и была, чертовка, такова.

Наблюдающий за ее передвижением обратно за стойку Добрынин обрушился на место Ниагарским водопадом.

– Однако антураж!

Алексей философски подытожил:

– Согласен. Одно это стоит сотни баксов. Да на нее и посмотреть совсем не страшно, хоть каждый хочет все-таки пожрать. Итак, что мы имеем?

Анонсированная добрейшим Пафнутием потребительская корзинка хлебом-солью не ограничивалась. Зелено вино в штофчике с морозной жилкой, по два припотевших бокала с темным и светлым пивом, огромное количество овощного и мясного ассорти с пучками свежей зелени. И, наконец, внушительная коллекция креманок с провоцирующими обильное слюнонедержание салатами.

– Эх, была не была! – возбужденно воскликнул Никита, разливая по первой. – Нам ли чваниться здешним хлебом-солью. На лукуллов пир или там на демьянову уху мы ведь с тобой, Леха, не претендуем?

– Не претендуем, ой не претендуем! – согласно кивнул тот и вонзил вилку в мясо.

Чокнулись; опростав стопки, прислушались к своим ощущениям. Ощущения оказались вполне достойными ожиданий. Ледяной ком стремительно проскочил через гортань в пищевод, сжался там в плотный, крохотный комочек, а затем рванул проснувшимся вулканом. Потоки раскаленной лавы моментально смешались с кровью и понеслись на всех парах в голову. Напомнить мозгам, что путь водки в теле мужчины лежит через желудок. Особенно через голодный желудок.

– Жаль, Илюшка где-то потерялся, – сочувствуя другу, пробубнил Добрынин с полным ртом. Разлил по второй: – Выпьем за его скорейшее возвращение, брат таможенник.

– Погоди-ка, – отставил стопку Попов. – Кажись, нам предстоит лицезреть мюзикл или, бери выше, перформанс. Смотри туда, – указал он вилкой в сторону эстрады.

Никита оглянулся.

Возле затихших музыкантов стоял густо волосатый молодой человек горной наружности. Он был в длинноносых туфлях с пряжками, кожаном пиджаке и кожаных брюках. Рубашка, создавалось впечатление, также была кожаной. Сильными, длинными руками джигит обнимал четырех девиц враз. Наружность у девушек была, напротив, самой среднеруссийской, а грим требовал вмешательства хотя бы малоопытного визажиста. Для растушевки. Компания асинхронно покачивалась из стороны в сторону. Дамы хихикали, кавалер что-то объяснял оркестрантам.

Флейтист, видимо главный в квартете, выслушав волосатого человека, понимающе кивнул, затем взял в руки микрофон:

– Дамы и господа! Чтоб вы знали, нас всех почтил своим присутствием Вован Офигенович Пубертаткин. Ровно год тому назад он прибыл из Клязьмограда, чтобы поднять из руин наш картафановский завод «Луч». Здесь, вдали от родной стороны, Вован Офигенович творчески и неординарно подошел к разрешению производственных проблем. За какие-то двенадцать месяцев этот новый стахановец реально приукрасил и облагородил заводские руины. Разумеется, мы обязаны поблагодарить этого замечательного человека. Дамы и господа, позвольте представить вашему вниманию любимую песню конкретного чувака Вована «В стольном граде Клязьмограде»! – После чего в духе информатора на стадионе, флейтист объявил: – Исполняет сводный хор передовиц сборочного цеха под управлением Юрика Э-ди-пян-ца-а!

Вспорхнул смычок, вздохнули мехи, прочистились поры у флейты, гриф банджо сжался под гнетом септаккорда.

Про хор, конечно, сказано было явно для красного словца: сборщицы с первых нот дали понять публике, что они не более чем подтанцовка. Запел маэстро Эдипянц. Причем запел редким для горных людей немузыкальным голосом:

В стольном граде Клязьмограде,

Где упыханные дяди

Отмывают на ночь глядя

Черный нал,

Третий день перчила ловкий

В ресторане на Петровке

Опосля командировки

Отдыхал.

По примеру славной Мурки —

Вечно в кожаной тужурке —

Он от рюмки и обкурки

Был нетрезв;

Препирался он с охраной,

Уходить из ресторана

Он отказывался рьяно

Наотрез.

По соседству толстый фраер

Пробухтел с серьезной харей:

«Мол, достал нас бритый хайр!

Мол, позор!»

Но не ведал, дурачина,

Что узнал его перчила:

Это ж кровный враг – волчина