Рядом с любящим сердцем - Джанис Мейнард

* * *

Страдания и чувство вины Ларкина сменились такой резкой душевной болью, что он ахнул.

– Ты должна отдохнуть, Уинни.

Выражение ее лица ранило его сильнее всяких слов. Уинни побледнела, ее взгляд потускнел.

– Я понимаю, – сказала она. – Ты можешь ехать домой. Я сама со всем разберусь. Ты мне не нужен. Все нормально.

Боже правый. Она пыталась позволить ему бросить ее. Она признает, что он абсолютно не способен эмоционально ее поддержать. Ларкин наговорил ей чепухи. Все его знания о самом себе испарились. Ему нужно просто лечь с ней в постель и обнять ее. Но если он так поступит, его сердце разорвется. Что бы Ларкин ни сказал и ни сделал, ему не изменить ситуацию с Эстебаном. Он не сумеет успокоить душевную боль Уинни.

– Мне очень жаль, – пробормотал он. – Мне очень жаль.

Повернувшись, он как слепой пошел к двери.

Уинни проснулась в одиночестве, не понимая, где находится. Она сильно проголодалась. Неудивительно – она проспала три часа. Послеполуденное солнце освещало паркетный пол, высвечивая пылинки на наклонных балках на потолке.

На Уинни нахлынула реальность – жестокая и неизбежная. Ей стало трудно дышать. Эстебан. Ларкин. Боль казалась бесконечной. Свесив ноги с кровати, она встала и уперлась рукой в стену, когда у нее закружилась голова. Как ей теперь жить? Что ждет ее в будущем? Оно казалось ей ужасающе пустым.

Заставляя себя двигаться, она приняла душ и оделась. Ее жизнь превратилась в руины, но Уинни не должна думать только о себе. Ее обязанности никуда не исчезли. Она нужна Эстебану. Жизнь должна продолжаться. Но сначала она обязана заняться тем, что придает ее жизни смысл. Приют. Занимаясь обездоленными женщинами и детьми, она обретет покой и душевное равновесие.

Ларкин нашел Уинни в гостиной, где они разговаривали, когда впервые встретились. Она сидела за роялем, наклонив голову. Из того, что Ларкин помнил из уроков музыки, Уинни играла невероятно трудный этюд Шопена.

Ее пальцы летали по клавишам. Музыка становилась то тише, то громче, наполняя комнату красотой, печалью и надеждой. Он закрыл глаза и погрузился в музыку. Как может женщина, пережившая такую трагедию, играть с подобным радостным энтузиазмом?

Ларкин прислонился к стене, оставаясь незамеченным. В его глазах стояли слезы, пока он слушал, что говорила ему Уинни своей игрой. Закончив этюд, она закрыла ноты и разрыдалась.

Он не мог вынести ее слез.

– Не надо, любовь моя, – сказал он. – Не плачь.

Она вскинула голову, напряглась всем телом, а потом вытерла лицо:

– Ты же уехал.

– Нет, – бесхитростно ответил он. – Я не уехал. Потому что не могу. Потому что не хочу. Я бродил по территории и ждал, когда ты проснешься. – Ларкин тихонько присел на скамейку спиной к роялю, не прикасаясь к Уинни.

Она подняла плечи, ее губы дрожали. Она держала спину прямо, в ее взгляде читались настороженность и неверие.

– Сейчас я играла для тебя, – сказала она.

На ней были потертые джинсы и золотистая футболка под цвет янтарных искорок в ее глазах. В Волфф-Маунтин Уинни одевалась как богатая наследница. Сегодня она просто… Уинни. Ларкин любит ее в любом обличье. Но его вниманием Уинни впервые завладела, когда была одета очень непритязательно.

Он обнял ее и простонал, когда она обхватила его за талию и положила голову ему на плечо. Вздохнув, Ларкин почувствовал, что его жизнь возвращается в нормальное русло.

– Почему ты никогда не говорила мне, что так хорошо играешь?

– Тринадцать лет частных уроков и уроки музыки как дополнительный предмет в университете. Я ненавидела заниматься музыкой. После смерти родителей я несколько месяцев играла из чувства вины. Однажды я вдруг поняла, что люблю музыку. Мне пришлось пережить детское нежелание учиться игре на фортепиано, чтобы понять, как много мне дали родители. Передо мной наследие всех великолепных композиторов мира. Мне очень повезло.

– Ты удивительная женщина. И я тебя люблю. Выходи за меня замуж, Уинни.

Она отпрянула так резко, что оба едва не свалились со скамейки. Сжав руками его плечи, она посмотрела на него с тоской.

– Не надо так шутить.

Ларкин поцеловал ее в нос:

– Я не шучу. Я чертовски серьезен. И я предлагаю усыновить Эстебана, если у него нет других родственников.

Из ее красивых глаз катились слезы. Каждая слезинка заставляла Ларкина пожалеть о том, как он поступал с Уинни. Высокомерие и настойчивость мешали ему стать счастливым.

Она коснулась рукой его лба:

– Ты не выспался. У тебя бред.

– Никогда еще я не был так разумен, – сказал Ларкин.

– Ты же ненавидишь брать на себя ответственность. Ты любишь жить как вольная пташка. Ты заслуживаешь свободы, Ларкин. Действительно заслуживаешь.

– Я не могу поверить, что ты спала со мной. Я был таким…

Она закрыла его рот рукой:

– Ты не должен меня жалеть. Не ради жалости я рассказала тебе свою историю в самолете.

– А ты меня жалеешь?

– Ну, я… Нет. Я тебя не жалею.

– Мы оба пережили ужасные трагедии. Но, по-моему, мы чертовски хорошо от них оправились.

Она вглядывалась в его глаза, будто желая прочесть в них правду. Он обнял ее лицо ладонями:

– Я люблю тебя, Уинфред Беллами. Я люблю твою страсть к жизни и твое непоколебимое мужество. Мне нравится, как ты реагируешь на мои поцелуи. Мне нравится, как ты восприняла мою семью. Ты отлично в нее вписываешься, и все сразу поняли, как мы друг к другу относимся. Теперь ты часть моей семьи. Тебя зовет Волфф-Маунтин. Тебя зову я. Скажи, что выйдешь за меня замуж. Мы можем подождать шесть месяцев или год. Если ты этого захочешь. Но я не передумаю.

– А вдруг я соглашусь, потому что хочу стать частью твоей большой, замечательный и сумасшедшей семейки?

– Ты согласна? – Он улыбнулся.

– Возможно.

– Ну тогда я это переживу. Но я хотел бы знать кое-что, Уинни. Так, на всякий случай. Ты меня любишь?

Их взгляды встретились. Ее молчание страшно его взволновало.

Наконец Уинни улыбнулась сквозь слезы:

– Ты же знаешь, что люблю, горе ты мое. Иначе зачем бы я занималась с тобой любовью в доме на дереве?

– Мы же играли в Тарзана и Джейн!

Она рассмеялась, ее глаза были мокрыми от слез.

– Ты невыносим!

Он припал к ее губам в долгом и нежном поцелуе, доказывая ей то, что не удалось бы выразить словами. Уинни была податливой и разгоряченной, когда прижалась грудью к его груди. Ларкин почувствовал, что теряет самообладание.

– Скоро подадут ужин, – сказал он. – Мы не можем сделать это сейчас.