Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать - Мирзакарим Норбеков

Все шло так обычно, что у Шухлика сердце сжималось от радости и печали, от грусти и веселья. Это было странное ощущение, как будто сидела в душе какая-то заноза или та же загвоздка.

«Наверное, у каждого есть свои загвоздки и свой брат-шайтан, – подумал он. – Без них уныло и скучно, но воли им нельзя давать».

И подошел к деревцу, присланному когда-то в подарок Диваном-биби.

Как заявили тогда дядюшка Амаки и тушканчик Ука, – то ли это древо познания, то ли незнания, под которым чудесно отдыхать с пустой головой. Оно уже заметно подросло и окрепло. Так и манило постоять или, еще лучше, полежать под сквозной, как перистые облака, кроной.

Под ним было очень светло, и все чувства становились прозрачными и счастливыми.

Однако Чу вдруг разговорилось, не давая Шухлику спокойно уснуть.

– Отсюда до сада Багишамал добираться три месяца. И есть три пути, из которых надо выбирать, – рыжий ослик живо представил Чу в виде училки-классной, объясняющей условия задачи.

– Первый путь – это путь спящих. Ну, едут в мягком вагоне и дрыхнут всю дорогу – от станции до станции! У каждого с собой вареная курица, яйца вкрутую и пижама. Один подражает другому – так уж заведено! – Кажется, учительница отходила от школьной программы, и чем дальше, тем больше.

– Подражание – вроде такой загвоздки, которая застряла в каждом из нас. Ты, например, подражаешь предку Луцию. И в этом нет ничего дурного до тех пор, пока загвоздка не станет главной в жизни.

Как говорил лодочник Харитон, ничего не должно обладать нами! Если тушканчик Ука в чем-то подражает толковому дядюшке Амаки, так на здоровье! Но дело дрянь, когда он копирует кенгуру, которого увидал по телевизору. Нет ничего глупее и вреднее такой загвоздки! – Классная, как на родительском собрании, так разошлась, что Шухлик невольно привстал и представил.

Вот он носит шкуру, какая досталась от рождения. А если бы подражал всем подряд и следил за модой? Пришлось бы вставить кольца в нос и язык. То стричься под жеребка, то бриться наголо. Неделю ходить полосатым, как зебра. Другую – леопардовым. Третью – клетчатым или в горошек. А там уж и удаление хвоста, и удлинение ног… Он вздрогнул, а классная-Чу продолжала запугивать, крича в самое ухо.

– Что может быть хуже мыслей и чувств, взятых напрокат? Куда достойней носить собственное тряпье, чем нарядный, но чужой костюм! Единственный в своем роде чудак вроде балбеса куда интересней умника, напичканного чужими мыслями! – Она или оно – Шухлик уже не понимал – слишком возбудились, будто председатель партии меньшинства на трибуне.

– Откуда столько страсти? – спросил рыжий ослик.

– Любое чувство порой срывается, – вздохнуло Чу. – Но, согласись, когда есть творец Бо, стыдно создавать себе мелких кумиров, истуканов, напоминающих копилки со свиными рылами! Ах, молчу-молчу! Только очень коротко об остальных путях.

Второй ведет от ненависти и страха к состраданию и любви! Это даже не путь, а узкая тропа, стежка, – к само-по-стиж-ению, к твоей душе. Если сможешь пройти, то овладеешь собой – телом, мыслями и чувствами. Ну а третий – слияние двух первых. Как говорят, путь к истине… Впрочем, об этом ты уже слыхал на берегах реки Лета, – закончило Чу, успокоилось и притихло.

Зато Шухлик растревожился.

Так не терпелось увидеть Дивана-биби, что он, не мешкая, с помощью Чин переплел все пути в один прочный канат.

Как это получается, при чем тут канат? Шухлик хоть и закончил школу с бронзовой медалью, знал кое-что из физики и химии, починил пару утюгов и один штепсель, но тут ровным счетом ничего не мог объяснить. Другое дело – показать!

Короче – никто из обитателей сада и охнуть не успел, как угодили в объятия старины Багишамала.

Он не то, чтобы заметно постарел, но уже не казался таким громадным, как впервые, когда больной, почти слепой Шухлик еле доковылял сюда из пустыни. Тогда сад выглядел настоящим лесом, а сейчас был не больше Шифо.

Деревья двух садов, старого и молодого, обнимались, кланялись, дарили друг другу самые спелые плоды.

Выдра Ошна пригласила утконосов в гости, и они сразу заспорили, как разумнее рыть норы.

Фокусник Хамелеон до того покраснел от восторга, завидев старых приятелей, дядюшку Амаки и тушканчика Уку, что с тех пор этот шальной цвет так и называется – чистый восторг.

Повсюду, как стелящееся пламя, весело сновало семейство лиса Тулки, в котором, простите за грубую рифму, мелькали и чернобурки.

Все были рады, очень рады, безумно рады, – прыгали и скакали! Но затем потихоньку разбрелись, кто куда, поминая былое, в котором всегда найдется бездна счастливых дней, часов и минут.

Поседевшие еноты-полоскуны возились, как всегда, в пруду с какими-то тряпками, и мама-ослица шепнула Шухлику что-то насчет стиральной машины. Но было бы глупо и неуместно сотворить такую чепуху перед учителем.

– Мама, – ответил потихоньку рыжий ослик, – если что понадобится в хозяйстве, купим на базаре – без всяких чудес.

Сам Диван-биби мало изменился. В старом вишневом халате, похожий на маленький острый перчик, он сидел подле огромной башни, сложенной из черных, обожженных космическим пламенем камней.

Во время памятного звездопада, когда Шухлик с Малаем блуждали в тумане, Диван-биби приманивал и улавливал эти метеориты, чтобы не падали, куда попало, – на чьи-нибудь беззащитные, пустые головы.

Пока рыжий ослик разыскивал по всему белому и темному свету пупок Земли, учитель возвел из небесных камней башню, подобную крепостной, что поднималась теперь выше древней чинары.

– Это лествица чувств, любезный садовник, – сказал Диван-биби, поглаживая рыжего ослика по голове. – Однако она не закончена. Камень Чантамапу улетел слишком далеко – за пазуху времени, в карман пространства. Так что на вершине не хватает самого высокого, самого сильного чувства. Ты нашел его и знаешь, что делать…

Взвалив на спину Чантамапу, который, как нарочно, набрал вес, Шухлик, точно дикий осел, начал карабкаться вверх. Башня скорее напоминала пирамиду, чем лестницу.

Путь предстоял тяжелый, своими ногами, без помощи Чин.

Впрочем, шаг за шагом камень становился легче, а душу наполняли все новые и новые чувства.

Известные и покуда неопознанные – сильные и слабые, добрые и злые.

Но Шухлик теперь знал, как ими управлять. Чем выше поднимался, тем яснее понимал мир и себя в нем.

Рыжий ослик не тронулся умом, не спятил и не бредил, но слышал разные голоса, говорившие все громче и громче об одном и том же.

На этом свете есть один истинный правитель и халиф, владыка и повелитель, господин и вседержитель – это любовь!

Что и кто может с нею сравниться? Мы и родились, чтобы любить. Если не будет любви, свет померкнет и рухнет мироздание. Вселенная рассыплется в прах, и поглотит ее тьма. Только сила любви поддерживает мир!