Юность под залог - Анна Богданова

– Уводи его, Галин! Уводи, пока я ему по морде не дал! – угрожающе не проговорил, а прорычал старший брат Василий.

– Идем. Дома все поймешь! – уговаривала упрямого супруга Галина.

– Нет!

– Ваня, прекрати! Нас Димуля ждет!

– Димуля? – услышав о внуке, Иван Матвеевич сразу как-то преобразился, словно из колючки превратился в прекрасный нежный цветок.

– Конечно. Мы ведь обещали его от соседки в десять забрать. Как раз, пока доберемся...

– Пойдем, – блаженно каркнул Иван и, едва держась на ногах, последовал за женой.

Катерина Матвеевна сладко спала, положив голову на стол, рядом с дымящимся цыпленком табака.

Юрик в который раз ударил по Федькиной ладони, отсмеялся и предложил выйти покурить.

...Когда вернулся, в зале царил полумрак, громко играла музыка, длинноволосый солист пел на бис «Ты проснешься на рассвете...». Пары танцевали меж столиков медленный танец. Метелкин окинул взглядом сидящих за столом гостей и, не найдя среди них своей молодой жены, забеспокоился, занервничал. Неприятное чувство вдруг охватило его – Юрию показалось, что его обманули, провели, украли самое ценное – то, без чего он никак не может обойтись в жизни.

Он метался при свете мигающей новогодней гирлянды, которая в ресторане «Ромашка» сопровождала исполнение музыкальных хитов, выполняя функцию динамического цветового освещения. Метелкин кидался то к одной паре, то к другой, пытаясь отыскать среди танцующих свою жену, но терпения не хватило – он подлетел к Кравкиной, что сидела за столом и с наслаждением обсасывала цыплячьи косточки, и прокричал ей на ухо:

– Где Аврора?! – Тамара вздрогнула, бросила на пол кость от куриной ноги и равнодушно ответила:

– Да вон она, с парнем танцует.

– Где? – озверел Юрик. Он, несмотря на свое неприятное ощущение, ожидал услышать от Кравкиной, что Аврора отлучилась в туалет или что-нибудь в этом роде.

– Да вон, вон, недалеко от колонны. – И Тома ткнула пальцем в Аврору, которая танцевала с очень симпатичным молодым человеком. А рядом с ними Любашка повисла на незнакомом мужчине в очках с толстой роговой оправой.

– Подлец! – взорвался Юрик. Он за долю секунды приметил, сколь страстно партнер сжимает его (!) жену в своих грязных объятиях, с каким пылом смотрит на ее (или его, метелкинскую?) грудь. А когда Аврорин партнер то ли нечаянно, то ли специально провел ладонью (едва заметно, может, даже не касаясь вовсе) по ее спине, Юрий сорвался с места и, подлетев к ним, гаркнул:

– Ты чо, в морду захотел? Я тебе сейчас устрою! Гад! – И Метелкин неожиданно вдруг ка-ак даст незнакомцу изо всей силы прямо по носу.

– Юрочка, Юрашка! Ты что?! Что ты делаешь-то? – обалдела Аврора.

– Зачем поперлась с ним танцевать?! У тебя что, мужа нет?

– Он пригласил – я и пошла. А что в этом такого-то?! – изумилась она.

– Что такого? Что такого?! Я тебе дома объясню – что такого! Еще всякая дрянь будет мою жену лапать! Ручонки свои грязные к ней тянуть! – расходился Метелкин.

Он говорил с Авророй, не видя, что та самая «дрянь» уже оклемалась и, придя в себя, готовилась к ответному удару. Аврора же это заметила, но виду не подала – она, разозлившись на Юрика, ждала с интересом, что будет дальше и кто кому из них набьет морду.

– Ах ты, гад! – получив сдачи, застонал ревнивец. – Федька! Федька! Наших бьют!

– Юрочка, Юраш! Ты что! Успокойся! Не заводись! Оставь его в покое! – залепетала наша героиня, почувствовав близкую и неминуемую драку.

– Ах! В покое его оставить?! Значит, заступаешься за него, за этакую дрянь?! Может, ты ему и свой телефон уже успела дать? А? Или свидание назначила? Отвечай!

– Юр, ты что, дурак совсем? – спросила Аврора и, посмотрев на супруга, не смогла сдержать смеха – дикая, хищная, какая-то нечеловеческая ярость исказила его лицо настолько, что оно перекосилось на левую сторону, губы, будто сведенные судорогой, застыли в наглой ухмылке, а глазные яблоки вращались то по часовой стрелке, то против нее. – Ну ты у меня посмеешься, посмеешься, – пригрозил он ей и добавил: – Дома!

Метелкин вдруг схватил стул и запульнул им в обидчика. Вернее, метил он в него, а попал в Галину Калерину.

– Правильно, Юрк, так ему, – поддержал друга Федор, сидя на полу – у него не было сил не то чтобы поддержать армейского товарища, ему даже стоять на ногах-то стало тяжело, невмоготу.

– Совсем уже!

– Сейчас милицию вызовем!

– Кого-то ранили! – кричали в полумраке зала.

– Гал-люнчик! С тобой все в поряд-дке? – икая, спросил Владимир Иванович.

– Да, Гаврилов, в порядке. Чуть голову помяли только, – ответила самая замечательная женщина на свете.

– Ну эт-то ничего. Это щитай, что ничо не помяли! Правда, Гал-люнчик? Ведь у тебя головы-то нет?! А раз нет, как же ее помнешь? А? – спросил Гаврилов и снова икнул.

– Сматываемся! Федька! Держи наши номерки! Завтра шмотки подвезешь! – крикнул Метелкин и, подхватив свою легкомысленную жену на руки, ринулся прочь из ресторана. Поймав такси, он запихнул ее в машину, сам сел вперед и назвал шоферу адрес.

Приехав домой, супруги долго и довольно громко выясняли отношения.

– Ненормальный! Где моя одежда? В чем я теперь ходить буду?! – возмущалась Аврора.

– Нет! Стоило мне выйти на пять минут, как она уже с чужим мужиком обнимается! – вне себя от злости выкрикивал Юрик.

– Я не обнималась! Я с ним танцевала!

– Вот я не понимаю, – сдерживая себя изо всех сил, пытался говорить спокойно Метелкин. – Я не понимаю! Зачем с кем-то танцевать, когда я – законный муж – под боком?

– Ты не у меня под боком был, а у своего Федьки! Мы даже сидели в разных концах стола! И в кого ты стулом попал? В кого? Может, ты кому-то череп размозжил!

– Не будешь тискаться с кем попало!

– Тьфу! А выражения-то, выражения какие! Тискаться! Слушать противно!

– А мне смотреть на тебя было противно! А может, ты этому хмырику и правда свой телефон оставила? Ну-ка, отвечай?!

– Жаль, что не успела!

– Ах! Вот ты как! – воскликнул Метелкин, и Ульяна Андреевна с братом услышали дикий грохот в соседней комнате. Алексей Павлович не слышал ничего – он, закинув голову, храпел, заливаясь на весь дом.

– Что это у них там? – поинтересовался Парамон Андреевич исключительно ради приличия и снова принялся разглядывать простроченный только что шовчик.

– Ай! – Ульяна легкомысленно махнула рукой. – Милые бранятся, только тешатся.

– Ага, ага. Нет прока в любви без размолвок, как сказал, того-этого, один поэт, – поддержал Парамон сестру.

И они оказались правы: милые еще с полчаса «потешились», погромыхали, нанесли друг другу все мыслимые и немыслимые оскорбления. Засим последовала пятиминутная тишина и бурная ночь любви.