7 и 37 чудес. Первые семь чудес, Ближний Восток и Средняя Азия - Кир Булычев

домой в один из своих домов в Дели или Джайпуре. Там он в который раз раскрывал потрёпанную книгу Улугбека. Полководец учился.

При дворе Джайсингха жили и работали крупнейшие индийские учёные: Уддамбри Гуджарати — автор первых индийских таблиц логарифмов и переводчик Улугбека на хинди, великие астрономы и математики Пундарик Ратнакар и Джаганнатх. Зная об образованности и мудрости молодого магараджи, учёные со всех концов разорённой страны стекались к нему во дворец, и каждому находились там комната для работы, чашка риса и, главное, общество ему подобных.

И в 1724 году Джайсингх начал строительство первой своей обсерватории. Всего он построил их пять, и четыре из них сохранились по сей день…

Книга, повествующая о чудесах Индии, лежала на столе археолога Вяткина рядом с работами Улугбека и Али-Кушчи. В этой книге под старыми гравюрами, изображавшими странные, будто неземные, геометрически правильные здания, стояли слова: «загадочные», «таинственные». Автор книги, немецкий путешественник, рассказывая об этих, казалось бы, лишённых смысла сооружениях — об огромных каменных кольцах, треугольниках и величественных лестницах, ведущих в небо, — считал их порождением мистических увлечений магараджи Джайпура Джайсингха II.

Вяткина не интересовали соображения не сведущего в астрономии путешественника. Он знал, что Джайсингх был великим астрономом и в своих работах неоднократно подчёркивал, что он ученик Улугбека, хотя их разделяли триста лет.

Более того, Джайсингх писал, что многие его инструменты, по которым проверялись звёздные таблицы Улугбека, — копии инструментов великого самаркандца. Джайсингх хоть и знал о существовании телескопов и других оптических приборов и даже выписывал себе консультантов из Португалии и Англии, не доверял им. Он предпочитал пользоваться громадными каменными сооружениями, считая их более точными и надёжными.

Вяткин, изучив инструменты Джайсингха, предположил, что в обсерватории Улугбека должны были находиться такие же приборы. А если так, то никакой фанатизм мулл и дервишей не смог бы полностью уничтожить обсерваторию.

Проходили драгоценные дни, но следы обсерватории не находились. Все три траншеи, проложенные с краёв холма к его центру, углублялись в битый кирпич, обломки изразцов, цементную крошку, и казалось, что конца этому не будет. Словно кто-то старательно разгрыз и пережевал всё то, что было когда-то зданием или группой зданий. Не встречалось даже целых кирпичей.

Два метра, три метра… уже не видны над траншеями головы землекопов, а картина не меняется. Четыре метра — и тут кетмень одного из рабочих ударился о скалу, о поверхность холма. Траншеи тем временем протягивались всё ближе друг к другу, сходясь к центру холма. На нижней границе слоя мусора все три траншеи уткнулись в остатки какой-то тонкой стенки. Это было основание здания, причём явно невысокого и лёгкого; стена оказалась толщиной всего в один кирпич.

«Не круглым ли было здание?» — подумал Вяткин. Сейчас трудно сказать, что натолкнуло его на эту мысль. В конце концов круглыми обсерватории стали только в наше время — это объяснялось необходимостью дать обзор телескопу. Во времена Улугбека телескопов не было и вряд ли могла появиться необходимость в круглом большом здании. Вернее всего, кирпичи являлись остатками так называемого горизонтального круга, приспособления для определения азимута той или иной звезды. В своём отчёте Вяткин сообщает, что для проверки он решил заложить десять ям по окружности, прочерченной через три точки соприкосновения траншей с линией кирпича. Все десять колодцев уткнулись в ряд кирпичей.

Теперь можно было уверенно утверждать, что здание — часть обсерватории. Для чего ещё нужно было в XV веке делать круг диаметром почти в пятьдесят метров?

Одна из ям отличалась от других. Дно её находилось на несколько сантиметров глубже остальных, и, обнаружив ступеньку, ведущую вниз, Вяткин решил продолжить раскопки именно в этой точке. Нельзя забывать, что он не имел возможности планомерно вскрыть весь холм: деньги были на исходе.

Новая траншея с каждым днём обнаруживала всё новые ступеньки и всё глубже уводила в землю. Копать было трудно. Видно, сюда долго сбрасывали мусор, он спрессовался, и кетмени и лопаты ломались о черепки и камни. По обе стороны ступеней тянулись вниз облицованные мрамором барьеры. На мраморе были нанесены арабской вязью цифры и обозначения градусов. Чем глубже уходила лестница в землю, тем она становилась более пологой. Вяткин понял, что видит часть вертикального круга — секстант или квадрант для определения точной высоты светил. И действительно, на подземной части дуги сохранились отметки до восьмидесяти градусов, а в мусоре на земле нашлись ещё мраморные плиты с отметками двадцать и девятнадцать градусов. Уже становились ясны размеры обсерватории: дуга квадранта была длиной шестьдесят три метра и радиус окружности — сорок метров. И стало очевидным, что часть дуги была когда-то подземной, а часть выходила на поверхность и опиралась о четырёхугольную сорокаметровую башню, остатки фундамента которой были обнаружены.

Вот и всё, что удалось найти Вяткину. Раскопки пришлось прекратить, и рабочие ушли, оставив изрытую площадку холма и узкую пропасть квадранта. Площадка никем не охранялась, и, когда через пять лет сюда приехал астроном Сикора, он обнаружил, что обсерватория, то есть те части её, что были открыты Вяткиным, находятся в полном небрежении. Некоторые мраморные плиты пропали, а ветер понемногу принялся снова осыпать в траншею песок и камни.

Статья, написанная Сикорой о путешествии к обсерватории Улугбека, вызвала шум, неприятный губернатору. Над траншеей квадранта соорудили «футляр» из кирпичей, который стоит там до сих пор.

Сикоре принадлежат слова о впечатлении, которое производит обсерватория на астронома двадцатого века. «От обсерватории Улугбека, — пишет он, — осталось очень мало: только несколько градусов пути его квадранта. Тем не менее каждый астроном, попавший на развалины обсерватории, будет поражён величием основной идеи инструмента этой обсерватории и её создателем».

Вновь раскопки обсерватории начались уже в 1941 году, перед самой войной, но были прерваны 22 июня. Снова они возобновились в 1948 году. На этот раз археологи не были так стеснены в средствах. Кроме того, в их распоряжении помимо материалов Вяткина были и собранные по крохам сведения из исторических и астрономических трудов Средневековья и даже заключение архитектора Засыпкина, заявившего, что горизонтальный круг, найденный Вяткиным, в действительности — внешняя облицовка самого здания обсерватории, которое было круглым и грандиозным по своим размерам.

Последние раскопки наконец дали возможность полностью реконструировать обсерваторию Улугбека.

На холме, видном из любого места Самарканда, возвышалось круглое здание, одинокое и таинственное. Формально в нём было три этажа, но действительная высота его достигала сорока метров — высоты десятиэтажного дома, диаметр же превышал пятьдесят метров. На крыше его размещались небольшие приборы, а в центре стоял открытый Вяткиным квадрант. Траншея