Меч императора - Всеволод Кукушкин

Так бывший инженер-железнодорожник, ставший к концу войны полковником, превратился в главного парламентера.

Родион Яковлевич понимал, какое рискованное задание он дает полковнику. Ему принесли на подпись приказ, который он читал, чуть шевеля бровями, – признак большого напряжения, которое маршал испытывал перед самыми ответственными решениями. Переговоры будут вести четверо – Артюхин, переводчик – капитан Жарков, а сопровождать их, как прикрытие – капитан Булкин и радист сержант Василенко. Все – люди испытанные, воевавшие не один год.

Около четырех часов дня 17 августа Малиновский вызвал Артюхина в свой вагон для того, чтобы еще раз убедиться в правильности своего выбора. Напутствие было простым – ни на какие переговоры о перемирии не соглашаться, только капитуляция, можешь ее сам принимать. Ты – уполномоченный не только командующего фронтом, но и Верховного главнокомандующего. Артюхину вручили копию телеграммы, которая была подготовлена в адрес главнокомандующего Квантунской армией генерала Отодзо Ямада. Она должна была уйти 19 августа в шесть утра, связь с японским штабом была уже установлена.

«Сегодня, 19 августа, в 8.00 парламентерская группа под командованием уполномоченного командующим Забайкальским фронтом полковника Артюхина С. Ф., самолетом Си-47 в сопровождении девяти истребителей, отправлена в штаб Квантунской армии с ультиматумом о безоговорочной капитуляции и прекращении сопротивления. В последний раз требую обеспечить и подтвердить гарантию на перелет. В случае нарушения международных правил, вся ответственность ляжет на Вас лично». И подпись – командующий войсками Забайкальского фронта, Маршал Советского Союза Р. Малиновский.

Все было ясно, осталось только выполнять приказ. Утром 18 августа капитан Николай Сарафанов поднял двухмоторный «дуглас» в воздух. Курс был сначала на Тунляо, по пути к которому надо было перелететь Большой Хинган. Погода выдалась хотя и не лучшая для такого полета, поболтало их изрядно, но не тот случай, чтобы менять маршрут. День в Тунляо ушел на всякие уточнения и согласования. Определились с авиацией – девять истребителей сопровождают «дуглас» до Чанчуня, три садятся вместе с головной машиной, две тройки блокируют аэродром с воздуха. А через полтора часа на Чанчунь должны вылететь бомбардировщики вместе с истребителями прикрытия и три транспортника с десантниками. Так что Артюхину нужно было действовать быстро.

Первыми приземлились истребители, потом «Дуглас» – парламентеров встречали японские офицеры, которые сразу повезли четверых переговорщиков – полковника, двух капитанов и старшину – в штаб Квантунской армии. С полчаса пришлось дожидаться генерала – то ли «выдерживал» парламентеров, то ли ждал каких-то дополнительных указаний. Ямада оказался старым, невысоким, лысым и каким-то невзрачным даже в парадной форме, с мечом на поясе. Говорил он не спеша, витиевато, чем напрягал русского переводчика, хотя рядом с ним был и японский переводчик, который свободно говорил по-русски. Видимо, у Малиновского была точная информация о японском командующем – он предвидел, когда провожал Артюхина, что Ямада, известный, как человек, обладающий твердым характером и лисьей хитростью, будет пытаться уйти от обсуждения капитуляции и увести переговоры к перемирию. Генерал не хотел принимать требований ультиматума, а особенно пункт о безоговорочной капитуляции. Время шло и, глянув ненароком на часы, Артюхин прикинул, что пора появиться и авиации.

При этом рассказе, а точнее, при пересказе воспоминаний ее отца Любовь Сергеевна как-то сжала губы, на ее лице появилась жесткость, даже некоторая воинственность.

– Были еще три десантные группы – в Мукден, Порт-Артур и Дальний, – вернулась она к истории. – Захватить эти города считалось первоочередной задачей. А иначе – будь готов к любому повороту событий. Но все решалось все-таки в Чанчуне. Если Ямада капитулирует, то и все остальные сложат оружие. В случае отказа Ямады от капитуляции старшина-радист, прилетевший с отцом, должен был отправить в штаб Малиновского условный сигнал. Вариантов было два – или выброска десанта, или бомбежка. Это, если все обернется совсем плохо. Всех деталей плана отец не рассказывал, не исключено, что что-то было запланировано и для летчиков истребителей, оставшихся на аэродроме.

* * *

Ямада продолжал еще говорить о силе духа японских солдат, когда, к его явному неудовольствию, в кабинет вошел адъютант. Дежурный офицер, почтительно склонившись, негромко обратился к генералу, но капитан Жарков расслышал и перевел Артюхину: наша авиация приближается к городу. Артюхин внимательно смотрел на Ямаду, который кисло сморщился. Удержать бесстрастное выражение лица ему не удалось. Капитан вслушался в разговор японцев – генералу доложили, что японские истребители взлететь на перехват не могут – аэродром блокирован шестеркой советских истребителей.

На пол минуты Ямада смолк, лишь рот был полуоткрыт, но он не сказал ни слова.

– Если в течение получаса советское командование не получит сообщения о положительных результатах переговоров, Чанчунь будет подвергнут бомбардировке, – холодно объявил Артюхин командующему миллионной армией, считавшейся непобедимой. Он прекрасно понимал, что в этом случае ему суждено будет погибнуть в числе первых, пусть и вместе с Ямадой.

Ямада встал и, чуть покачиваясь, оглядывал японских офицеров, словно ждал от них каких-то слов. Потом вытянулся в струнку, резко вынул свой самурайский меч, подложил под него левую руку, так что он оказался лежащим на двух руках, несколько раз поцеловал клинок и, подав его Артюхину через стол, склонил голову. Ямада обладал сильным характером и только благодаря нему он смог принять трудное решение.

У Артюхина, видно, были сильны «гены рыцарства», все-таки потомственный офицер и что-то передалось ему от отца. Он почувствовал, что не имеет права оскорбить побежденного неприятеля, что генерал должен «сохранить лицо». Артюхин лишь несколько секунд подержал меч в обеих руках, глянул в глаза как-то сразу сникшему старому, худенькому, низкорослому человеку в генеральской форме, еще несколько часов назад известному своей силой воли и жесткостью решений. Артюхин что-то прочитал на лице командующего и непроизвольно… вернул ему меч, не произнеся ни слова. И тут он увидел благодарность в глазах японского командующего.

Ямада распорядился напечатать акт о безоговорочной капитуляции, утвердительно кивнул головой, когда Артюхин попросил предоставить радисту – сержанту Васленко возможность связаться со ставкой Малиновского, чтобы сообщить о капитуляции и прекращении боевых действий. В 14.10 Ямада подписал акт о безоговорочной капитуляции. Артюхин попросил второго капитана, который вел запись переговоров, зафиксировать время. Офицеры из штаба Ямады тут же сообщили в гарнизон о капитуляции и начале разоружения войск всей Квантунской армии на территории Маньчжурии.

* * *

Ямада еще отдавал распоряжения, когда к Артюхину подошел один из японских офицеров, который во время переговоров стоял сбоку от стола, поближе к той стороне, где сидела советская четверка. Но смотрел он все время на своего генерала, словно ждал от него какой-то команды. Капитан Жарков начал переводить слова японского майора и в какой-то момент достал платок и вытер проступивший пот.